Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

В любом случае этот пример демонстрирует ситуацию организационного хаоса и неразберихи, царивших в то время в кабинетах на Лубянке, когда «левая рука не ведала, что творит правая». Обнародование же в письме имени действующего ценного агента, информация которого в течение семи месяцев продолжала поступать Сталину и Молотову, само по себе является вопиющим фактом расконспирации.

Возвращаясь к тематике «секретного» польско-германского договора и информации о существовании такового, переданной Кобылянским, обратимся к упоминавшемуся ранее агентурному сообщению «О встрече министра Ю. Бека с французским политиком де ля Роком». К сожалению, этот важный документ, кроме косвенных указаний, содержащихся в самом тексте, не имеет ни одной рабочей пометки, по которым его можно датировать. Попробуем хотя бы приблизительно определить дату подготовки этого агентурного сообщения.

Учитывая, что документ подписан Артузовым как начальником ИНО, который, как известно, с мая 1934 года приступил к исполнению обязанностей начальника 4-го (разведывательного) Управления РККА, он не может быть датирован позже указанного срока. Содержащееся в тексте высказывание начальника Главного штаба Польши генерала Гонсиоровского о подготовке терактов (не позже 15 февраля) в отношении Постышева и Косиора также ограничивает время подготовки документа серединой февраля 1935 года. Указания на декабрьские 1934 года переговоры Бека с англичанами (группа Нормана — Хейлша) и французами (де ля Рок) позволяют нам ограничить время подготовки документа максимум январем — серединой февраля 1935 года.

Возможно, именно в этот временной промежуток укладывается ознакомление Кобылянского с текстом «секретного добавления». Процитируем часть 4-го раздела агентурного сообщения «Развитие польско-германских отношений»: «Наш агент категорически утверждает (так как сам читал), что к известному и официально опубликованному пакту о неагрессии в течение десяти лет между Польшей и Германией, заключенному 26 сентября 1934 года, имеется секретное добавление, подписанное того же 26 января 1934 г.

В силу этого добавления взамен за священное обязательство Германии ни в каком случае не выступать против Польши как самостоятельно, так и в коалиции с другими государствами Польша взяла на себя обязательство по отношению к Германии, которое имеет следующую редакцию (текст этого секретного добавления написан на немецком и польском языках): “В случае непосредственного или посредственного нападения на Германию — Польша соблюдает строгий нейтралитет даже и в том случае, если бы Германия вследствие провокации была вынуждена по своей инициативе начать войну для защиты своей чести и безопасности”.

Наш агент считает это добавление ликвидацией со стороны Германии Раппальского договора взамен за обязательство Германии не поднимать вопроса о ревизии своих восточных границ за счет Польши, т. е. за счет Коридора, Данцига и Верхней Силезии, иначе как только мирным путем — путем доброжелательного двустороннего соглашения.

Наш агент узнал о существовании этого секретного добавления к договору лишь на днях. Он придает ему исключительно важное значение, считая, что Польша согласно смысла этого добавления уже год тому назад порвала франко-польский союз, так как этот пункт в польско-немецком протоколе есть не только джентльменское соглашение Гитлер — Пилсудский, — это уже обязательство между государствами.

В связи с этим наш агент должен изменить свое прежнее личное мнение о том, что без Франции, только с одной Германией, Пилсудский якобы никогда не решится на войну против СССР. Поскольку дело зашло так далеко, наш агент вообще стал серьезнее относиться к известным планам Гитлер — Пилсудский. По мнению агента, при наличии вышеупомянутого добавления к договору следует считаться с возможностью войны против СССР без участия Франции, т. е. силами Германии и Польши в Европе при участии Японии на Востоке.

Наш агент считает угрозу войны тем более вероятной, если учесть известную позицию Англии, которая обеспечит во всяком случае нейтралитет Франции. Со слов Гонсиоровского агент передает, что когда условием подписания официального пакта о неагрессии Германии поставила принятие вышеизложенного секретного добавления, то Пилсудский произнес такую фразу: “Случается, что как для народа, так и для отдельной личности отсутствие смелости является самым большим несчастьем”.

Наш агент теперь настроен не так скептически, как раньше, в отношении планов Гитлер — Пилсудский и говорит, что положение весьма серьезное и что от сумасбродного авантюриста Пилсудского можно всего ожидать, а следовательно, надо быть начеку»[397].

Сейчас сложно что-либо определенно сказать по существу процитированного отрывка и, соответственно, на его основе оценить саму возможность существования «добавления». Несомненно лишь, что эта информация советским руководством была воспринята весьма серьезно, как еще одно доказательство враждебной политики Польши по отношению к Советскому Союзу.

Если исходить из того, что подобных «добавлений» в природе никогда не существовало, то возникает естественное предположение, что эта часть агентурного сообщения была кем-то инспирирована.

В таком случае сам агент стал вольным или невольным источником распространения дезинформации. Учитывая, что другие, то есть не содержащиеся в тексте агентурного сообщения, данные для такого анализа отсутствуют, попробуем проанализировать процитированный отрывок.

Указанный раздел сообщения обращает на себя внимание твердой уверенностью, с которой агент советской разведки говорит о существовании «секретного добавления» (сам читал). Но из сообщения непонятно, в каком виде ему стал доступен его текст. Не известно, были ли это официальные служебные документы польского МИД, черновые или рабочие записки. Обращает также на себя внимание отсутствие в тексте «закавыченных» (цитированных) германских обязательств по отношению к Польше, хотя, по логике, именно эта часть «добавления» для польской стороны была наиболее важной.

Кроме того, из контекста его комментариев следует, что до ознакомления с текстом «добавления» он полностью исключал возможность совместного выступления Польши и Германии против СССР, без участия Франции. Высказывание генерала Гонсиоровского косвенно указывает на то, что именно он был источником сведений агента о самом «добавлении» и обстоятельствах, предшествовавших его подписанию. В таком случае эти сведения исходили не из польского МИД как основного места службы Кобылянского, а из Главного штаба, с которым агент постоянно находился в рабочем контакте. А если это так, то вероятность инспирации поляками текста «добавления» возрастает.

Но в этой связи возникает вопрос: был ли сам Кобылянский сознательным распространителем дезинформации или невольно стал участником мероприятий польской разведки по ее актуализации? Как в большинстве аналогичных вопросов, он останется безответным.

Важные, но все же косвенные объяснения вероятности распространения поляками дезинформации об «особом» характере польско-германских отношений в целом и о существовании «секретного» добавления в частности содержатся в другом агентурном сообщении, датированном 29 июня 1934 года. Характер содержащихся в нем сведений, а также ссылки на личные беседы советского агента с Беком, Гонсиоровским, Фабрыцы могут свидетельствовать о том, что этим агентом также был Тадеуш Кобылянский.

Так, в разделе III сообщения, посвященного реакции польской дипломатии на франко-советское сближение, продемонстрированное в ходе июньской 1934 года Женевской конференции, сказано:

«Чрезвычайно обеспокоила Пилсудского тактика Франции и СССР на последней конференции в Женеве. Тактика Барту — Литвинова была понята так, что наступает реальность союза СССР с Францией, Малой Антантой. Это застигло Бека в Женеве врасплох. Когда Пилсудский получил от Бека телеграмму о создавшемся положении в Женеве, он немедленно после получения телеграммы Бека дал следующие телеграфные указания:

а) Беку — лавировать, ни в коем случае не доводить до разрыва с Францией.

б) Липскому — немедленно переговорить с Гитлером и организовать приезд в Варшаву Гитлера или его ближайшего соратника в целях демонстрации и предупреждения для Франции в связи с возможностью франко-советского союза.

в) Гонсиоровскому — сообщить Дебнею, чтобы задержал свой приезд или приезд генерала Петена в Варшаву для переговоров по вопросу о франко-польском военном союзе…»[398].

В приведенном отрывке, во-первых, обращает на себя внимание сама последовательность конкретных действий польской дипломатии, главными из которых (пункт а) являются установка на маневрирование, имевшее целью недопущение окончательного разрыва польско-французских отношений. Соответственно, второй пункт можно расценить как средство нажима на французов, другими словами, откровенного шантажа, для недопущения перевода франко-советских отношений в область союзнических, чего Пилсудский ни в коем случае не хотел допустить.