Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Анализ представленных в Сборнике документов будет иметь целью выяснение, насколько это возможно, имен источников, их социального и должностного положения, степени доверия к ним со стороны разведки и высшего политического руководства СССР. Это сложная, но, в допустимых пределах, вполне решаемая задача. Приступая к ее решению, сразу же оговоримся, что дальнейший анализ будет строиться на серьезных, но все же косвенных данных и, соответственно, конечная точка в идентификации источников может быть поставлена только тогда, когда будут опубликованы соответствующие документы архива СВР России (если они сохранились).

В 1920–1930-е годы советская разведка имела в центральном аппарате польского МИД и его представительствах за рубежом целый ряд ценных агентов, снабжавших Кремль важной информацией по многим внешнеполитическим проблемам. В частности, в польской миссии в Берлине с 1924 года имелся агент, снабжавший советскую внешнюю разведку секретными информационными сводками польского МИД, рассылавшимися по периферии в строго ограниченном числе экземпляров[383].

Другим источником советской разведки по вопросам польской внешней и внутренней политики был человек, также замыкавшийся в своей работе на берлинскую резидентуру ИНО ОГПУ и проходивший по ее учетам под криптонимом «19». Резидент советской разведки в Берлине так описывал характер работы «19-го»: «После каждого заседания Президиума Совета министров в Польше секретариат направляет доклад о заседании Президенту Польской республики. Там имеется один пилсудчик, который неофициально печатает лишнюю копию для Пилсудского. Часто за этими копиями приходит адъютант Пилсудского, от которого копию получает наш источник».

Еще один из неназванных источников ИНО ОГПУ в аппарате польского МИД был осужден и казнен по «делу Брохиса». Последний, являясь ценным агентом советской внешней разведки, до своего ареста польской контрразведкой входил в состав нелегальной резидентуры «Монда» (И. Н. Каминского).

Парижская резидентура ИНО через свои агентурные возможности также имела доступ к информации о деятельности польского внешнеполитического ведомства и военной миссии Польши во Франции[384].

В начале 1920-х годов с парижской резидентурой Разведупра сотрудничал секретарь польского посла во Франции Шумборович, завербованный известной советской разведчицей Марией Скаковской[385].

Но эти и другие источники советской разведки, скорее всего, к документам польского МИД, содержащимся в Сборнике, отношения не имеют.

Представленные в Сборнике материалы по своему характеру делятся на три неравнозначные по объему группы. К первой (самой многочисленной) относятся переводы оригинальных документов польского МИД. Ко второй — сообщения, подготовленные на основе агентурной информации источников. К третьей — разные материалы английских и советских спецслужб, датированные периодом после 1941 года. Нас же будут интересовать первые две группы документов.

Наличие значительного по объему информационного материала, исходящего из польского внешнеполитического ведомства, однозначно указывает на наличие в его аппарате серьезного источника, располагающего доступом к важной документации, включая шифрованную переписку польских послов со своим МИД. Важное указание на его высокий служебный статус содержится в сопроводительной «Записке И. Сталину о документах МИД Польши», где после перечня наиболее важных телеграмм, направляемых руководителю Советского государства, читаем: «Документы получены нами от источника, который недавно занял крупный пост в Министерстве иностранных дел Польши»[386].

Все четырнадцать аннотируемых шифртелеграмм подготовлены польскими послами в период с 19 ноября по 14 декабря 1935 года. Это обстоятельство, вместе с процитированной припиской, дает нам важную подсказку по идентификации источника советской разведки. Из польских публикаций следует, что как раз с 1 декабря 1935 года на должность вице-директора Политико-экономического департамента МИД Польши, а по совместительству начальника его Восточного отделения (Р. III) был назначен секретарь департамента Тадеуш Кобылянский.

Информация о нем как агенте советской внешней разведки в открытых к настоящему времени источниках восходит к двум документам (блокам документов): материалам архивно-следственного дела № 612526 на Сосновского (Добжиньского) Игнатия Игнатьевича и печально знаменитому «Закрытому письму о фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» от 11 августа 1937 года[387].

Кем же был этот человек, что его побудило так долго сотрудничать с советской разведкой, какой жизненный и профессиональный путь ему пришлось пройти? Попробуем, по мере возможности, дать ответы на эти и другие вопросы, обобщив крайне незначительные сведения в опубликованных к этому времени источниках.

Тадеуш Кобылянский родился 11 ноября 1895 года в Царстве Польском, входившем тогда в состав Российской Империи. Проходил в чине поручика военную службу в Русской императорской армии. С провозглашением независимости Польши вступил в Войско Польское. Тогда же Кобылянский получил свой первый дипломатический опыт, участвуя в феврале 1920 года в составе польской делегации под руководством князя Станислава Радзивилла в переговорах с командующим Отдельной русской армией генерал-лейтенантом Николаем Бредовым об условиях интернирования белогвардейских войск в Польше.

С 1920 по 1923 год находился на учебе в Высшей военной школе в Париже, из которой выпустился в чине ротмистра кавалерии с добавлением почетной для польских военных приставкой «дипломированный» (эквивалент понятия офицер Генерального штаба). Почти сразу Кобылянский был направлен для дальнейшего прохождения службы во 2-й департамент Военного министерства, где руководил работой одного из рефератов.

Характеризующий личность Кобылянского эпизод едва не стал причиной строгого наказания. Подробности дела не известны, но известно имя одной участницы этого скандала — некоей пани Ястржембец-Бобровской. Можно только предположить, что завязавшийся у Кобылянского роман с женой его близкого друга поручика Марияна Бобровского привел к серьезному выяснению отношений между всеми тремя сторонами. Якобы Кобылянский давал пани столь многозначительные обещания устроить их совместную жизнь, что она покинула своего мужа поручика Бобровского. Когда «пыл любовной страсти» у Кобылянского остыл, он отказался от ранее данных обещаний. Короче, дело дошло до суда офицерской чести, где на Кобылянского было наложено нестрогое взыскание. Злые языки при этом поговаривали, что причиной столь мягкого наказания явилось родство Кобылянского с сыном президента Польши Игнацы Мосцицкого Михалом.

В 1924 году в звании майора «корпуса офицеров кавалерии» он был назначен помощником военного атташе Польши в Советской России, куда и отбыл вместе со своей женой.

Для того чтобы охарактеризовать этого ценного агента ИНО и его вклад в освещение внешней политики санационного режима в Польше, необходимо обратиться к истории его вербовки на советскую внешнюю разведку.

Ключевую роль в привлечении к сотрудничеству Кобылянского с советскими спецслужбами сыграл Игнатий Игнатьевич Сосновский (Добжиньский), бывший резидент польской разведки, а после ареста и вербовки Дзержинским и Артузовым — ответственный сотрудник центрального и периферийного аппарата ВЧК-ОГПУ.

Вначале Сосновский завербовал помощника военного атташе в Москве поручика Тадеуша Ковальского, который, как многие другие польские разведчики, проявлял интерес к персоне своего бывшего сослуживца по 2-му отделу, пошедшему в «услужение к большевикам». Он инициативно вышел на Сосновского и сам предложил свои услуги советской контрразведке[388]. Мотивом обращения к Сосновскому, по словам Ковальского, послужило разочарование в идеалах, которым они оба когда-то служили, и обида на свое руководство в Варшаве, пославшее его в Москву на малопрестижную и неудобную в бытовом отношении должность резидента.

Ковальский, подтверждая серьезность своих намерений, «сдал» всю сеть польской разведки, замыкавшуюся в своей работе на посольскую резидентуру. Он также дал обстоятельную и развернутую характеристику своему начальнику по резидентуре. Из его слов следовало, что Кобылянский, испытывая хроническое безденежье, вызванное потребностями поддержания на высоком уровне имиджа военного представителя Польши, а также неуемными запросами его жены — «страшно распущенной женщины», готов к сотрудничеству с советскими спецслужбами.

В ОГПУ было принято инициированное Сосновским решение вербовать самого военного атташе Польши в Москве Тадеуша Кобылянского. Возможной основой вербовки была признана материальная заинтересованность с добавлением обстоятельств весьма «пикантного свойства» — гомосексуальных наклонностей военного атташе.