Охотники за сказками - Иван Симонов

Осталась у Рослика булавка с янтарной головочкой — сердце цветочной девушки. И она это сердце ему подарила.

Приколол он янтарь к стволу высокой сосны, у которой стояла, прощаясь, девушка, где сказала свое первое и последнее в жизни слово.

Приколол и пустился в безвестный край разведывать тайны живых цветов.

А янтарь затеплился на стволе золотой смолой. Затеплился и весной расплавился. В нем сердце Зорянки светится. Может быть, все печалится, все ждет оно, что явится тот, кто ушел за разгадкой сокровенной тайны цветов и трав, оживит былую Зорянку.

Помолчала бабушка.

Тогда Костя спросил:

— На берегу какого озера это было, бабушка?

— На том берегу, где всех краше цветы растут.

— А в какой сосне ее булавочка?

— В той сосне, которая по весне янтарем играет.

И, разговаривая с нами, бабка Васена беспрерывно шуршала стебельками цветов, перебирая их на коленях. И старый серый кот, свернувшись на фартуке, медлительно приоткрывал нацеленный на цветы ленивый глаз, будто здесь надеялся увидеть новое цветочное чудо, и снова закрывал, разочарованный. В маленьких сухоньких руках хозяйки был все тот же иван-чай, горицвет и наперстянка, которые помнил он с тех пор, когда еще был котенком.

Маленький художник

Говорят, что летние дни самые длинные во всем году. А для нас они такими коротенькими кажутся. Так и летят один за другим.

Только утром проснешься, позавтракаешь с Василием Петровичем и не успеешь еще по Белояру набегаться, желтоголовых ящериц на песке наловить, насмотреться вдоволь, как ужи по воде, плавают, подследить, где они прячутся от нас под берегом, как уже обедать пора. Потом к Максимычу на участок пробежимся: вооружившись скобелями и хаками, новые кары заводим, живицу собираем, переливая ее из маленьких воронок в большие ведра.

Павке Дудочкину профессия вздымщика особенно по нраву пришлась. Вот где нашел свое призвание наш неторопливый на слово, трудолюбивый и скромный друг. Еще руки от кистей по локти марлей укручены, еще бабка Васена его каждый день предупреждает, чтобы берегся, а Павка уже со всем своим старанием «румянец» по соснам наводит, «зеркала» и усы острым хаком прописывает.

— Подождал бы, когда руки заживут, — скажет ему Костя Беленький.

— Тогда нам здесь делать будет нечего. Если выздоровел, что понапрасну время терять. К дедушке пойдем, он, наверно, уж беспокоится.

Максимыч слушает и одобрительно покряхтывает. Нравится ему трудолюбие и хозяйственная рассудительность Дудочкина.

— Будь моя воля, зачислил бы тебя в штат, — гудит десятник и сетует — Охрана труда мешает. Раньше мы с десяти годов в работу, как в хомут, впрягались. Не захирели — выросли. Работа никогда не во вред.

Громогласный бас Максимыча при этих словах становится гуще, будто он хочет сказать: смотрите, мол, на меня — не дорос, что ли, или здоровьем слаб?

— Сколько тебе до шестнадцати-то осталось? — спрашивает он Павку.

— Три года бы еще. А месяцы неважно.

— Месяцы — пустяк, — соглашается десятник на подсочке. — Если бы года до шестнадцати не хватало, и то принял бы тебя на работу.

Зинцов слышит, и его досада берет, что про Павку так похвально разговаривают, а на него и внимания не обращают.

— Давай соревноваться! — вызывает он Дудочкина.

— Мне все равно: хоть соревноваться, хоть просто так работать, — отвечает Павка, не торопясь да споро управляясь с хаком.

Тогда начинаем?

Ладно.

Мы с Костей Беленьким беремся наблюдать за качеством. Зинцов всю свою энергию в ход пустил. От дерева к дереву вперебежку действует. Обгоняет Павку в работе. А горячего запалу только на полчаса хватило.

— Кончаем! — кричит он другу.

А Павка продолжает себе, как заправский вздымщик, уверенно и сноровисто обрабатывать сосну за сосной.

— На раз горазд, пыхнул — и погас, — изрек Максимыч свою оценку зинцовской хватке.

Костя слова десятника в тетрадку внес. А вечером под этой поговоркой новую сказку бабки Васены записал.

После первого посещения бабушкиного домика она сама нас пригласила.

— Заходите, когда надумаете.

А мы не привыкли себя ждать заставлять.

Василий Петрович в этот день просмотром разных бумаг занялся, взялся записки писать. Нина Королева и помогает ему, как инженеру, и, как за больным, присматривает. А мы — к бабке Васене. Шевельнули щеколдочку при вХОДе — и снова расселись по насиженным местам.

Бабка Васена цветы перебирает, а мы от нечего делать за писучие камешки принялись: подтачиваем их, обмениваемся друг с другом, чтобы у каждого всех цветов опоки были. Слово за слово со старушкой переговариваемся. Костя Беленький под бабушкину диктовку взялся названия лекарственных цветов переписывать. Потом бабка про свою бабушку стала рассказывать, как она у барина при крепостном праве жила. От этого разговора и до сказки дошла. В наших тетрадях она так начинается:

«Было это, беззаботные вы мои, когда еще людей, как лошадей, покупали и продавали. В крепостное время это было. Над всеми большими и малыми был тогда хозяин — помещик. Барином каждого помещика величали. Волен он был взять дите от матери, волен был над крепостным суд творить и без суда людей пытать и мучить. Волен был в животе и смерти…»

Прислонилась бабушка к простенку поплотнее. Цветы только для виду руками перешевеливает. Так ей рассказывать способнее.

— Тогда и жил, — говорит, — в деревне маленький и несчастный мальчик Федя. Худенький он был, слабенький и больше всего на свете сызмалетства рисовать любил.

В школе он не учился, да и школы на селе не было. А купила ему мать у проезжего товарника книжку с картинками. С ней и не расставался Федя. Стал с нее разные картинки срисовывать, деревья, людей и зверей изображать. Найдет или выпросит где-нибудь листочек бумаги, уголек у матери с шестка возьмет — сядет за стол и рисует. Ничего не свете ему больше не надо, все горести-печали позабудет.

Сначала отец радовался: такие интересные картинки у мальчонки на бумаге получаются, что залюбуешься. А когда увидал, что у Феди только и думы, что про уголек да про бумагу, сердиться стал.

— Не мужицкое, — говорит, — это дело — пустяками забавляться. Надо приучаться хлеб себе зарабатывать.

Собрал он все бумажки и выбросил. Федюшкины угольки во дворе ногами потоптал, а книжку с картинками в короб с разным тряпьем запрятал. А картинки мальчонка все равно забыть не может. И во сне и наяву ему представляются. За какое бы дело ни взялся — нарядные картинки у него на уме.