Казанова - Елена Морозова

В искусстве любви Казанова не знал себе равных; в этом был уверен не только он сам, но, что для него было гораздо важнее, в этом были уверены окружающие. Роль любовника удавалась ему значительно лучше всех иных ролей, и благодарные партнерши по нескончаемому спектаклю обольщения и соблазнения вселяли в него уверенность в себе и собственных силах. Женщины были готовы любить Казанову в любой его роли: аббата, шулера, чернокнижника, знатного вельможи, философа, должника, скрывающегося от полиции, путешественника… Любовные неудачи пока были настолько редки, что он предпочитал не вспоминать о них.

Фортуна наделила Казанову двумя дарами: любовника и рассказчика, и какую бы маску он ни примеривал, кем бы ни хотел казаться, какую бы роль ни играл, он всегда оставался любовником и рассказчиком. Именно эти два таланта прославили его среди потомков, сделали известным среди современников и заслужили благодарность современниц. Единственным сочинением, обессмертившим его имя, стали его «Мемуары», воспоминания о жизни в любви и для любви. Прочие труды, во множестве вышедшие из-под его пера, не имели успеха ни у современников, ни у потомков, а в наше время прочно заняли места на полках специалистов, раскрывающих их не столько по влечению души, сколько по долгу службы.

Несмотря на возникшие у него в Лондоне денежные затруднения, покидать город Казанова не собирался, а потому не упускал ни одной возможности развлечься: карты, театры, ужины с друзьями, в промежутках осмотр достопримечательностей, чтение книг, переписка с друзьями, встречи с философами, литераторами и учеными. Мартинелли познакомил Авантюриста с директором Британского музея, который, в свою очередь, представил его выдающемуся филологу, поэту и эрудиту Самюэлю Джонсону, автору знаменитого «Словаря английского языка» и монументального труда под названием «Жизнеописания наиболее выдающихся английских поэтов». Казанова называл Джонсона «ходячей библиотекой». И хотя фигура Джонсона по значимости своей мало уступает Вольтеру, о встрече с ним Казанова в «Мемуарах» даже не упоминает. Он посвящает замечательному англичанину всего несколько строк в одном из своих многочисленных философских сочинений. В отличие от встречи с Вольтером знакомство с Джонсоном не вызвало у Авантюриста сильных эмоций, и, вероятно, поэтому он не счел нужным описать ее. Тем более что подобные встречи все меньше интересовали его. В тридцать восемь лет Казанова стал весьма чувствителен к любовным утехам, кои доставляли ему совсем юные красавицы. Каждая удачно проведенная ночь почиталась им за большую победу, потому что тело его стало уставать и уже не всегда откликалось на желания своего владельца. Его бегунок, его скакун, его молния, его шпага, разящая, но не лишающая жизни, его маленький дружок, именуемый также человечком в маске — когда приходилось надевать на него английский чехольчик с нежно-розовыми ленточками-завязками, уже не был готов гордо вскидывать голову по первому зову своего хозяина.

Такое состояние не могло не тревожить Соблазнителя. Оно порождало в нем неуверенность и усталость. От каждой встречи с монархами и власть предержащими он инстинктивно ждал предложения должности, синекуры, богатого дара — того, что могло дать ему положение в обществе. Правда, время, когда он станет без обиняков просить должностей и пожалований, еще не наступило, но оно уже не за горами. В Лондоне всегда благоволившая к Казанове Фортуна отвернулась от него. Его пребывание в этом городе стало тем рубежом, переступив который Казанова вслед за своим великим соотечественником мог сказать: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Серединой человеческой жизни Данте считал тридцатипятилетний возраст, для Соблазнителя жизнь резко пошла под уклон в тридцать восемь. Возможно, предчувствуя грядущие несчастья, Казанова наивно пытался спрятаться от них, именуя себя в Англии исключительно шевалье де Сейнгальтом. В этом было что-то от игры в прятки с самим собой, хотя неприятности господина де Сейнгальта нисколько не умаляли несчастий синьора Казановы, разве только ввели в заблуждение нескольких заимодавцев… После «сумрачного леса» великого флорентийца ждали Рай и божественная Беатриче. Соблазнителя в темной чаще подкарауливала Злая Сила в пленительном облике обворожительной Шарпийон.

Роковым стал для Казановы сентябрь 1763 года. «В этот день, — пишет он в своих „Мемуарах“, — я закончил жить и начал умирать. Мне было тридцать восемь лет». Днем этим оказался день знакомства со знаменитой куртизанкой по прозванию Шарпийон (Злючка), которая, несмотря на свои семнадцать лет, уже успела прославиться и на континенте, и в островном королевстве. Настоящее имя ее было Марианна Аугшпургер, во Франции она также называла себя мадемуазель Буленвилье. Разыгрывая из себя благородную девицу, она выступала в окружении маменьки (бывшей куртизанки) и двух тетушек-приживалок, за деньги готовых на подлог, лжесвидетельство и обман. В Лондоне вокруг нее крутился ее тогдашний конфидент, заносчивый и беспринципный авантюрист Анж Гудар. Впоследствии Казанова еще встретится с этой темной личностью на дорогах Европы и даже соблазнит его жену, развратную красавицу Сару.

Капризная насмешница Шарпийон обладала поистине ангельской внешностью: длинные пышные светло-каштановые волосы, блестящие голубые глаза, глубокие и с поволокой, ослепительной белизны кожа, нежно-розовый румянец; маленькая грудь дивной формы, длинные, чуть длиннее обычных, пухлые руки с грациозными кистями и изящными пальчиками; очаровательная ножка, величественная и плавная походка. Все, встречавшие ее в первый раз, полагали, что перед ними сама чистота и невинность. Наделенная недюжинным актерским талантом, позволявшим ей блистательно разыгрывать беззащитность перед мужчинами и добродетель перед женщинами, она ухитрялась вертеть и теми, и другими. Но чем больше становилось число ее жертв, тем труднее ей было изображать из себя недотрогу. К тому времени, когда Казанова встретил ее в Лондоне, она успела заслужить репутацию чувственной, коварной и мстительной жрицы продажной любви. Словно бабочки на огонь, мужчины летели на блеск ее чарующих глаз и, обжегшись, отползали, проклиная изворотливую «мерзавку».

Года четыре назад, в Париже, в ювелирной лавке Казанова заметил очаровательную девчушку, чей не по-детски вызывающий взгляд поразил его. Девочка упрашивала сопровождавшую ее женщину купить ей серьги, цена которых, по мнению женщины, была слишком высока. В тот день Соблазнитель делал покупки для чаровницы Баре, и лишние три луидора никак не могли отразиться на состоянии его финансов. К тому же он любил делать подарки: щедрость принадлежала к одному из его способов обольщения представительниц прекрасного пола. Вручив девчушке серьги, он удовлетворенно отметил, как заблестели ее хорошенькие глазки. Увлеченный Баре, Казанова вскоре забыл об этой случайной встрече, не подозревая, какую зловещую роль сыграет малышка в его жизни. Но девочка запомнила Казанову и, когда через несколько лет встретила его в Лондоне, узнала и решила не упускать: если тогда синьор был столь щедр «просто так», то сколько можно вытянуть у него, если взяться за дело теперь и с умом… Пожалуй, впервые щедрость Соблазнителя возымела совершенно обратный результат.