Казанова - Елена Морозова

— У нас все равны перед законом, — говорили Казанове его английские знакомцы. — Наши институты ничем не оскорбляют человеческое достоинство. Да, закон суров, и каждый, кто нарушает его, обязан сознавать, что, будучи уличенным, он непременно понесет наказание. Презрения заслуживает только тот, кто, совершив преступление, пытается увильнуть от положенного наказания. Такое поведение недостойно джентльмена.

— А как же разбойники с большой дороги? — поинтересовался Казанова.

— Что ж, разбойники эти — настоящие мерзавцы, однако они заслуживают жалости. Ведь отправляясь на разбой, они обрекают себя на виселицу. Вот что вы, к примеру, сделаете, ежели вашу карету остановят, приставят вам к груди пистолет и потребуют кошелек? — последовал встречный вопрос.

— Если у меня будет с собой пистолет, — не задумываясь, отвечал венецианец, — я постараюсь застрелить негодяя. А ежели окажусь без оружия, то отдам кошелек, назвав грабителя подлым мерзавцем.

— И будете неправы. Если вы убьете разбойника, вас приговорят к смерти, ибо согласно закону вы не имеете права лишать жизни англичанина. А если вы оскорбите его, он вам ответит, что вы не смеете так говорить, ибо он не нападает на вас сзади, а честно грозит вам пистолетом, предоставив вам самому решать, что вам предпочтительнее сохранить: жизнь или кошелек? Разумеется, отдавая ему кошелек, вы можете сказать, что он занимается бесчестным ремеслом, и он с вами согласится. Более того, он скажет, что непременно окончит дни свои на виселице. Затем он поблагодарит вас за кошелек и посоветует выезжать за пределы Лондона только в сопровождении вооруженного слуги на лошади, тогда ни один разбойник не посмеет на вас напасть. В принципе мы, англичане, зная о неприятностях, подстерегающих нас на дорогах в лице грабителей, всегда имеем при себе два кошелька — один, чтобы отдать грабителям, а второй для наших собственных нужд.

Рассказ сей изрядно позабавил Казанову, он счел рассуждения англичан вполне резонными, но совершенно неприемлемыми для континента.

Перед отъездом ему, как и многим его современникам, Лондон виделся «землей обетованной», а Англия — страной, где царят свобода, порядок, мудрость и законы. Но чем дольше жил он в туманной и дымной английской столице, тем тоскливее ему становилось. Организм его жаждал тепла и солнца, душа — милой «чувствительности», которую он всегда находил у своих соотечественников и у французов. Утонченный латинянин, привыкший большую часть времени развлекать себя галантными похождениями и милой болтовней, он с трудом переносил холодный и сырой лондонский климат и грубые развлечения англичан, которые все поголовно, от простолюдина до лорда, маскарадам и балам предпочитали кулачные бои, с азартом делая ставки на дерущихся бойцов. Какое уж тут веселье, особенно когда все кругом, словно стая зловещих птиц, одеты в платье темно-коричневого цвета и справляют нужду прямо на улице, развернувшись лицом к проезжей части, предоставив тем самым проезжающим в экипажах созерцать сие не слишком занимательное зрелище. Впервые увидев это, Казанова заметил своему приятелю, соотечественнику Мартинелли:

— Мне кажется, что подобные действия оскорбляют тех, кто видит их из окошка кареты.

— А кто вас просит на них смотреть? — резонно заметил привыкший к лондонским нравам Мартинелли. — Когда идущий по улице замечает голый зад, он обычно отворачивается. Ежели, конечно, не имеет особых причин любоваться им.

Казанове пришлось смириться.

В Лондоне он часто скучал. Несмотря на многочисленные знакомства, хождение в музеи, чтение книг и посещение дочери, юной Софи, ему было невыразимо грустно одному в его большом доме, грустно садиться в одиночестве за стол и ложиться в постель. Прожив в английской столице больше месяца, он так и не сумел завести себе любовницу, хотя здешние друзья и приятели усиленно пытались ему в этом помочь. Отчаявшись отыскать в большом и сыром городе возлюбленную, он вывесил возле своей двери не совсем обычное объявление. В нем он предлагал девушкам, говорящим по-французски, снять в его доме квартиру на втором этаже за чрезвычайно умеренную цену. Условие будущим жилицам он ставил всего одно: они должны быть одиноки, никуда надолго не отлучаться и не принимать посетителей, даже родных и близких.

Старуха-англичанка, убиравшая улицу возле дома Соблазнителя, долго смеялась, прочитав вывешенную на дверях табличку.

— Почему вы смеетесь, почтенная? — спросил Казанова.

— Потому что это повешено для того, чтобы смеяться, — ответила она.

— Так вы считаете, что ни одна девушка не явится сюда, чтобы снять квартиру?

— Наоборот, девицы так и побегут, одна за другой. Скажите только, сколько привратнице надо с них запрашивать.

— Цену я определю сам. Не думаю, что их будет много, ведь мне надо именно молодых, порядочных и говорящих по-французски.

— Не знаю, как там насчет молодых, но толпа у вас тут стоять будет, за это я ручаюсь.

— И пусть стоит, — благодушно дозволил Казанова.

Относительно толпы старуха-уборщица оказалась права.

Первые несколько дней прохожие то и дело останавливались почитать необычное объявление. Потом о нем сообщили в городской газете новостей, изрядно посмеявшись над его составителем и вполне доходчиво разъяснив, для кого и с какими целями тот вывесил подобное приглашение.

Статья Казанове понравилась — теперь ему не надо объяснять своей будущей постоялице, чего, собственно, он от нее хочет… Английские газеты нравились венецианцу: нигде, кроме Лондона, он не читал столь остроумных статей, посвященных всевозможным сплетням и курьезам.

Претендентов на дешевую квартиру оказалось порядочно, среди них были не только девушки, но и молодящиеся старухи, и девицы легкого поведения, но всем им было отказано: ни одна из претенденток не была во вкусе Казановы. И вот, когда поток просительниц стал иссякать, наконец, явилась Она — молодая, хрупкая, темноволосая, с бледным печальным лицом. Девушка была красива той утонченной красотой, которая обычно бывает свойственна натурам благородным. Понимая, что он наконец нашел то, что искал, Казанова тотчас пригласил девушку к столу, предложил ей сладости, от коих она со скромным достоинством отказалась, и приготовился выслушать ее. Просительница была немногословна: на прекрасном итальянском языке (Соблазнитель даже решил, что видит перед собой соотечественницу) она сообщила, что желает снять недорогую квартиру, ни услуг горничной, ни повара ей не надобно. Боясь спугнуть робкую красавицу, Соблазнитель со всем согласился, полагая, что, когда она переберется к нему в дом, у него, несомненно, будет время обо всем с ней поговорить.