Казанова - Елена Морозова

Сняв небольшой особняк в центре Лондона, Соблазнитель начал вести привычную для него жизнь: представления, обеды, клубы, карты, рауты. Однако английское общество весьма сдержанно встречало иностранцев, ненавязчиво, но неотступно побуждая их принимать правила и законы, принятые в здешнем свете. Первый промах Казанова совершил за карточным столом, уплатив проигрыш звонкой монетой. Чопорная леди преклонных лет объяснила, что в Англии не принято расплачиваться золотом — для этого существуют различного достоинства ассигнации. «Но, разумеется, иностранец вправе этого не знать», — вежливо добавила она. Из этого Казанова сделал вывод, что страна, где бумажные деньги предпочитают золоту, должна иметь процветающую банковскую систему, обеспечивающую рост благосостояния всей нации. Когда расчеты в звонкой монете ведутся только с чужими странами, а внутри страны жители охотно расплачиваются бумажками, значит, они доверяют своему правительству и своим банкирам.

Не принято было приглашать знакомых домой на обед. Приглашали в таверну, и каждый расплачивался за себя. Когда Казанова говорил англичанам, что держит стол, те вежливо кивали в ответ, всем своим видом давая понять, что подобная прихоть может прийти в голову только иностранцу. Обходясь за обедом без супа, десерта и практически без хлеба, островитяне полагали, что весьма на этом выгадывают. Хотя, по словам Казановы, за обедом они поедали такое количество жареного мяса, запивая его совершенно немереным числом кувшинов «удручающего напитка» — пива, что ни о какой выгоде и речи быть не могло. При этом вареное мясо и бульон из-под него за еду не признавались и считались годными исключительно для собак. Даже слуги не считали возможным есть вареное мясо. Поражало венецианца и количество чая, выпиваемого англичанами, и горы съедаемых ими бутербродов. Салаты готовили только в домах знати, и то чрезвычайно редко, пиво подавали даже у английских лордов. Пить пиво вместо вина венецианец так и не научился — как ни пытался; промучившись какое-то время без привычного питья, он стал втридорога покупать французское вино. Столь же дорогим оказался и повар, коего нанял Казанова, дабы обедать дома. Зато его повар умел готовить не только жареное мясо и солонину, но и превосходные супы, закуски, французское рагу и десерты, без которых обед поистине не мог считаться обедом. Поэтому, в отличие от англичан, итальянцы, проживавшие в Лондоне, из числа как старых, так и новых знакомцев Казановы, с удовольствием приходили к нему отведать великолепных супов и десертов. Казанова всегда был рад гостям, ибо обедать в одиночестве было для него поистине нестерпимо. При отсутствии собеседников он начинал тосковать и у него пропадал аппетит.

Досаждало Казанове и незнание языка — разумеется, французского, и, разумеется, англичанами. Для него французский был идеальным языком аристократов и философов, английский же производил на него настолько отталкивающее впечатление, что поначалу он даже отказывался именовать его языком, а говорил лишь про «жеваные слова». Если на континенте даже жрицы продажной любви говорили по-французски, то здесь в публичных домах изъяснялись по-английски, что вкупе с английским типом красоты Соблазнителя никак не устраивало. Его приятель, лорд Пембрук, однажды порекомендовал ему десяток девиц легкого поведения, пользовавшихся успехом у английской знати и умевших изъясняться по-французски. Казанова по очереди приглашал их к себе на ужин и, поговорив немного, отсылал, не пытаясь даже раздеть их. Все они наводили на него ужасающую тоску. Манеры англичанок поистине ставили его в тупик. В «Мемуарах» он вспоминает, как однажды вечером, когда он никак не мог найти фиакр, дабы добраться домой, некая очаровательная девушка, сжалившись над ним, подвезла его в своей карете. По дороге Соблазнитель, разумеется, представился, рассыпался в комплиментах, целовал ей руки, а добравшись до дома, выразил желание вновь встретиться с ней. Загадочно улыбнувшись, красавица не ответила ни да ни нет, попрощалась и уехала. Недели через три, увидев ее на одном из приемов, он подошел к ней словно к старой знакомой и, оторвав ее от чтения газеты, напомнил об их встрече, а заодно попросил представить его знатной особе, прибытия которой ожидали с минуты на минуту. Отложив газету, красавица взглянула на него и невозмутимо заявила:

— Увы, сударь, но я не имею чести вас знать.

— Но ведь я представился вам, сударыня! Разве вы не помните?

— Я вас прекрасно помню. Но я не могу причислить вас к числу своих знакомых только на основании того, что подвезла вас, а вы сообщили мне свое имя.

От такого ответа Соблазнитель застыл на месте, словно соляной столп, а красавица преспокойно продолжила свое занятие. Но когда в. течение вечера возникал общий разговор, красавица любезно отвечала на его вопросы и сама несколько раз обращалась к нему. «Это была настоящая леди с безупречной репутацией», — отметил в «Мемуарах» Казанова. Тем не менее женщина-англичанка продолжала оставаться для него загадкой.

Вызывал удивление Казановы и закон, согласно которому муж, заставший жену с другим мужчиной в предосудительной позе, имел право получить половину состояния оскорбителя супружеской чести. Посмеявшись, Соблазнитель сказал приятелю-соотечественнику, что коли такой закон был бы принят у них на родине, не слишком щепетильные мужья давно были бы самыми богатыми людьми в государстве. «Неужели никому из англичан не приходит в голову заработать на своей половине? Ведь всего-то и надо, что подождать, пока состоятельный кавалер присядет на постель к супруге!» — завершил свои рассуждения Казанова.

Хваленый либерализм английских законов и законопослушание англичан вызывали у венецианца весьма противоречивые чувства. К примеру, он был чрезвычайно удивлен, узнав, что человек, сложивший голову под топором палача за убийство собственного лакея, не вызывает презрения у окружающих и родственники его ходят с гордо поднятой головой. Черт возьми, разумеется, предрассудки не украшают человечество, но всему же есть предел! Если в политике оставлен один голый расчет и изгнана любая мораль, стоит ли брать такую политику за образец? Впрочем, подобными вопросами задавались не столько космополиты, подобные Казанове, сколько просветители, проживавшие по другую сторону Ла-Манша, где в недрах общества уже зарождался вихрь будущей революции.

— У нас все равны перед законом, — говорили Казанове его английские знакомцы. — Наши институты ничем не оскорбляют человеческое достоинство. Да, закон суров, и каждый, кто нарушает его, обязан сознавать, что, будучи уличенным, он непременно понесет наказание. Презрения заслуживает только тот, кто, совершив преступление, пытается увильнуть от положенного наказания. Такое поведение недостойно джентльмена.