Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

вернулся в Москву. Его мечта поддерживать связи с городом – как с физическим местом, так и с пространством желаний – через своих детей так и не осуществилась: «у меня были мысли обучить своих детей очень хорошо, чтоб они приехали в Москву и продолжили учебу в МГУ. Были такие желания, сделать своих детей очень образованными. Но никто из них не стал ученым. Все они плотники, механики. Не мог их довести до такого уровня, но были большие надежды. Я сам хотел учиться в МГУ. Но сил не хватает, и к тому же не совсем хорошо знал русский язык»[945]. Хотя это никогда не было выражено напрямую, в этих глубоких переживаниях Хайдарова отражалось разочарование в распаде СССР и постсоветском переходном периоде.

Айтматова столкнулась с острой денежной нуждой, что заставило ее четыре года сопротивляться давлению со стороны дома. Все ее свободные заработки шли ближним и дальним родственникам. Критерием возвращения для нее было достижение долгосрочной цели. Она хотела накопить достаточно средств, чтобы переехать с семьей в более крупный город недалеко от Джалал-Абада, где она могла бы использовать ценности, приобретенные в Москве на «изменение», по ее словам, «жизни семьи в лучшую сторону»[946]. В этом начинании она была едина с женщинами-мигрантами по всему миру, все они уделяли особое внимание тому, как жизнь за границей может изменить домашнюю среду, особенно для детей и семьи[947]. Айтматова вспомнила, как она гордилась, когда семья ее мужа, которая вначале искала ему новую жену, смирилась с ее решением. Она почувствовала, что неповиновение свекрови во время своей поездки в Москву стало переломным моментом в ее жизни. Из четырех торговцев только Мээрим Калилова, не имевшая дома иждивенцев, точно представляла себе долгосрочное будущее в Москве. Она осуществила свою мечту о поступлении в университет: в конце концов ее приняли в Томский государственный университет имени Куйбышева. Она вышла замуж за кыргызского студента, и они ненадолго вернулись в Москву, пока неопределенность позднеперестроечных лет не вынудила их с сожалением вернуться домой, чтобы поддержать свою семью.

Размышляя о своей жизни, Айтматова, Асадов, Хайдаров и Калилова признали беспрецедентные возможности, ожидавшие их в центрах СССР – продукте советской пространственной и политической географии, соответствующей глобальным расхождениям между Югом и Севером. Их индивидуальные и коллективные миграционные стратегии окупились, даже несмотря на то, что они были вынуждены покинуть семьи и оставались на задворках общества в течение длительного периода. Ностальгия по Советскому Союзу, которая пронизывала интервью, основана не только на бесплотных ощущениях, таких как чувства доверия и общности, но и на жизненном опыте – от отсутствия внутренних границ до дешевых поездок и возможности извлечь выгоду из неравенства между центром и окраинами и между городом и деревней. На индивидуальном уровне эти мигранты подчеркивали те аспекты СССР, которые рассматривали положительно: профессионализацию, модернизацию, урбанизацию – все то, что способствовало их личной реализации и развитию. Несмотря на то, что их предприятия оставались в рамках общепринятых практик и ограничивали их способность или желание интегрироваться в московское общество и культуру, их слова и опыт свидетельствуют о центральной роли второй экономики в позднесоветском обществе. Только Асадов критиковал те самые элементы системы, которые позволили им добиться успеха: концентрацию, а часто и перенаправление социальных услуг и экономических ресурсов с Кавказа и среднеазиатских периферий в центр СССР, эпицентром чего была Москва, город-витрина. Неформальная экономика выявляла и усиливала дисбаланс между центральными, северными городами и все более заброшенным Югом, даже несмотря на то, что она формировалась силами, исходившими снизу.

Этнические сети, основанные на семейных и общественных связях, смягчили переезд для этих мигрантов. Они могли рассматривать свои путешествия скорее как плавное движение, чем как шокирующее перемещение, даже несмотря на то, что они изо всех сил пытались сократить расстояние между родным и приемным домом. Сознание своего маргинального статуса проявлялось наиболее отчетливо, когда мигранты обсуждали свою жизнь в долгосрочной перспективе. Мечты в полной мере воспользоваться культурными, социальными и интеллектуальными возможностями столицы были отсрочены в случае Калиловой и отвергнуты, даже спустя поколение, Хайдаровым. Москва для всех, кроме Асадова, стала, как это ни парадоксально, родным городом, где никто из них не смог остаться. Советские столицы все также были пространством, не приветствовавшим гостей, которые хотели остаться надолго и не соответствовали определенным географическим, этническим или социальным критериям. Как утверждала Калилова, проблемы жизни в Москве усилились в конце 1980-х гг. Многие мигранты особенно выделили последние два года перестройки, которые в большей степени, чем распад Советского Союза, стали переломным моментом, когда их собственные жизненные пути были пересечены траекториями изменений социальных и национальных отношений в Ленинграде, Москве и по всему Советскому Союзу.

Глава 7

Перестройка

Весной 1987 г., когда экономическая ситуация ухудшилась и товары исчезли с прилавков деревенских магазинов, Эркин Бакчиев отправился в Москву с чемоданом, полным рублей. Он собирался закупить товары, которые были в дефиците у него дома, на юге Кыргызстана, и хотел перепродать их на главном базаре в соседнем Оше. В промежутках между обязательными посещениями Мавзолея Ленина и Кремля Бакчиев изучил ассортимент различных магазинов и нашел большие запасы рубашек торговой марки «Меркурий», размеры которых были слишком малы для большинства москвичей, но подходили, по его мнению, мужчинам из Средней Азии[948]. Он дал небольшую взятку сотруднику универмага «Первомайский» и приобрел эти рубашки по ценам ниже розничных. За время, проведенное в Москве, он пришел к мысли, что может закупать дома люфу по низким ценам и продавать ее в столице как губки для мытья посуды. Бакчиев нашел пожилую женщину, готовую сдавать ему комнату в своей квартире, когда он приезжал в столицу. В поисках других мест продажи он прибыл в Ленинград, где остановился у своего армейского приятеля. Бакчиев посетил Эрмитаж, с удовлетворением отметив, что бывшие военнослужащие могли входить туда без очереди, и выразив сожаление, что на посещение музея, для осмотра которого нужен месяц, у него был всего один день. Продолжив свой бизнес в Риге (Латвия), он встретил первых продавцов твердой валюты и решил купить немного долларов США, чтобы подстраховаться в случае возможных проблем с деньгами в быстро меняющемся Советском Союзе.

Когда в 1990 г. экономическая ситуация в Москве ухудшилась из-за роста цен и спорадического дефицита, Бакчиев занялся торговлей продуктами питания. Он продавал абрикосы и дыни оптом группе таджиков, с которыми познакомился в поезде во время одной из долгих поездок в Москву. Бакчиев стремился любой ценой избежать торговли на московских улицах.