Уравнение времени - Евгения Владимировна Юркина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, Дарь… То есть, Александра, — сделал над собой усилие Иннокентий. Его лицо абсолютно не омрачилось, когда он услышал истинное имя нечаянной гостьи. А ведь Саша боялась именно этого. — Кстати, как тебя называют твои друзья?
— Сашей. — Девушка все еще не знала, то ли ей готовиться к внезапному бегству, то ли радоваться неожиданной встрече. — А я их зову Колей, — кивнула она на Звенового, — и Амвросием. А это наши верные спутники, Конопуш, Снежный и Черныш. А?.. — Саша уже хотела рассказать о причине их визита, но тут заметила, как тяжело дышат псы. Сжав кулаки для храбрости, попросила: — А у вас… У тебя не найдется для них прохладной воды?
Так Иннокентий направился к винтовой лестнице — выходу со смотровой площадки. Друзья получили передышку и, что самое главное, возможность обменяться мнениями.
— С одной стороны, — по лицу Звенового было видно, что он изрядно ошарашен произошедшим, — нам очень повезло.
— Это только с одной, — скептически покачала головой Саша. — Потому что я боюсь разочаровать этого человека. Очень боюсь. Я вообще не понимаю, почему он принял меня за внучку.
— Потому что ты внешне на нее похожа. — Пожал плечами Звеновой. — Так ведь, Амвросий?
— Ну… да. Наверное. — Брат Саши выглядел не более уверенным, чем она сама. — Но сестренка права. Вдруг эта Дарья, Сашкин двойник, в это самое время преспокойно разгуливает по Питеру?
— Почему по Питеру? — даже улыбнулась Саша.
— Ну или по Казани. Или вообще перенеслась в горячо любимый Николаем 2068 год!
— Я бы попросил!..
— О чем? — На смотровой появился Иннокентий.
В одной руке он нес миски, другой поддерживал на плече десятилитровый бочонок с водой.
— Это мы все никак понять не можем, деда, — с выражением произнесла Саша это самое «деда», — почему ты решил, что я — твоя внучка? Если честно, я тебя не помню. То есть, не знаю.
— Конечно, не помнишь, Дарь… Саш, — светло улыбнулся Иннокентий. — Но вообще-то, это не сиюминутный разговор. Позволь, я сперва напою твоих четвероногих друзей, а уж потом…
— Конечно, Инн… деда. — Саша почувствовала, как с ее души падает камень.
Ей совсем-совсем не хотелось дурачить этого человека. Тем более, он не был тем страшным социопатом, которого она успела нарисовать в своем воображении. Поэтому Саша с все возрастающим воодушевлением — ура, не надо обманывать, даже во имя «великой цели»! — смотрела, как Иннокентий ловко расставляет три миски и наполняет каждую водой.
— Ну вот, — проследил он за тем, как псы накинулись на воду. — Сейчас они осушат миски, я подолью воды, и мы поговорим…
Так выяснилась судьба истинной внучки Иннокентия. Ее сожгли.
***
— Сожгли внучку, гады, — с лица Иннокентия сошла улыбка. В глазах поселилась лютая боль. — Сожгли, не пожалели. На моих глазах сгорела, горемычная. Сама на костер взошла, чтобы меня спасти. А мне язык вырвали, я не мог ее остановить. Не смог сказать, что ее обманут, что ее жертва окажется напрасной.
По щекам Иннокентия текли слезы.
Саша смотрела на этого, еще совсем недавно полного энергии молодого человека, а видела сломленного горем и виной старика.
— Ты уж прости меня, внучка, — протягивал он к ней дрожащие руки. — Прости дурака. Не думал я, правда не думал, что моя заступа за людей будет иметь такие последствия.
— Ну что вы… ты, Иннокентий… деда, — Саша не знала, что сказать. — Ну что вы… ты не виноват. Ты же не мог предположить, что люди так себя поведут, слышишь, деда?
И девушка умолкла, не зная, как еще утешить отшельника. Зато теперь ей стали еще понятнее мотивы этого человека, не пожелавшего возвращаться в мир людей. Вовсе не из-за того, что его пытали, а потом сожгли, нет! Потому что из-за него погиб дорогой ему человек, а он ничего, совсем ничего не смог сделать, чтобы отвести от него беду. Не хотел он повторения такой судьбы, вот что было причиной затворничества.
И в то же время Саша понимала: вечно сидеть в заточении нельзя. И тогда девушка призвала Бездну — может быть, знакомая лиричная тишина откликнется, как раньше? И она с помощью Бездны сможет увидеть то, что от нее пока сокрыто? И что-то подскажет этому, оказавшемуся таким замечательным, человеку?
И Бездна пришла, и затопила смотровую маяка тишиной.
Вздрогнув, подняли от мисок головы огромные псы.
Из оранжевой глади бескрайнего озера вырос какой-то гигантский математический символ.
— Ничего себе Солярис! — еле слышно выдохнул Звеновой.
Амвросий же просто молился. Молился не за душу Иннокентия, а за него: пусть страдалец увидит путь.
— Деда, а деда! — Звонкий голосок сестры ворвался в молитву инока. К Саше пришел ответ от Бездны. — Но ведь я уже воплотилась. Воплотилась и живу в мире материальном. А еще, я очень-очень-очень тебе рада! Вот. А теперь ты мне расскажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что я раньше была твоей Дарьей.
И таким был голос девушки, такую он нес целительную силу, мощь, что Иннокентий, сгорбленный горем, распрямился.
— А как ты относишься к своим веснушкам, Дарь… Саш? — с хитрой улыбкой спросил он.
— Ненавижу! — горячо воскликнула девушка. И спросила уже спокойно: — Но это разве доказательство?
— Для меня — да, — улыбнулся отшельник. — Потому что все остальные юные девицы такие веснушки и с таким вот расположением, как у тебя, считают своим главным козырем. Впрочем, тебя, насколько я знаю, такими доводами не убедить… Кто-нибудь из твоих друзей сведущ в математиках?
— Вроде бы. — Звеновой пожал плечами.
Он, лучший технарь Школы, и Иннокентий, лучший математик Бездны, расстелили на полу свиток и принялись на нем чертить какие-то формулы и фигуры и изъясняться заковыристыми терминами.
Саша, Амвросий и даже, казалось, псы, с любопытством за ними наблюдали. Какие-то из словечек, типа «ряд», «сходимость» или «интеграл» были знакомы и Саше, и Амвросию, но за полетом мысли двух ученых брат и сестра угнаться не могли. Впрочем, они и не старались. Псы и подавно.
А уже через четверть часа вычисления были готовы.
— Ну что, Сашка. — Во взгляде Звенового стояло удивление. Ничего, кроме искреннего удивления. — Могу тебя поздравить с обретением еще одного деда. Ура?
— Ура! — Саша бросилась на шею отшельнику. — Ура-а-а!
***
Мамины сырники, сохранившие изначальный вкус, после перехода по раскаленным пустыням и моренам, после всех тревог, сомнений и волнений, были особенно вкусны. Саша попробовала один и отдала остальные обретенному деду: Иннокентий уплетал гостинец так, что, казалось, он не
