Холодная весна - Кэрол Тауненд

Отец Иан с мягким упреком покачал головой.

— Вы не удивлены, отче?

— Нет, именно этого я и ожидал.

— Что же теперь делать? Мне некуда идти. Мать дала мне несколько монеток, но их надолго не хватит. Может быть, следует потратить их на то, чтобы послать известие в Аквитанию?

— Нет, сбереги их для себя. Они тебе еще пригодятся. Как я уже тебе говорил, отправить письменное сообщение Раймонду можно только с верным человеком. Иначе оно может попасть в чужие руки и выдаст твоего милого друга с головой. Послать действительно надежного гонца будет стоить куда больше, чем пригоршня серебряных монеток. Ты ведь не хочешь, чтобы твоему Раймонду угрожала такая опасность?

— Нет-нет, мы не должны рисковать.

— Тогда придется ждать, покуда он сам не возвратится к тебе. Ты ведь веришь, что он вернется?

— Да, святой отец!

— Ты согласна родить от него дитя и ждать до тех пор?

— Да, отче.

— Я много размышлял о твоих горестях и бедах, дитя мое, — продолжал священник. — Ты не можешь выйти за Самсона, но и я не смогу спать по ночам, покуда мы не отыщем тебе надежное прибежище. Недавно мне было божественное откровение. Я понял, что нашел такое место, куда ты можешь смело отправиться, зная, что вы с ребенком будете в безопасности, и ждать там своего Раймонда.

Анна скрестила руки на груди.

— Неужели это возможно, отче. Куда же?

— В Кермарию.

Анна нахмурила брови.

— Но граф де Ронсье разорил Кермарию. И Раймонд сказал мне, что графские люди сновали по ее развалинам, когда он уползал, истекая кровью.

Отец Иан кивнул.

— В те дни так и было. Но это продолжалось недолго. Вскоре после того, как Мадалена и Джоэль привезли Раймонда к тебе, графские наемники покинули Кермарию. Сейчас развалины усадьбы брошены, и до тех пор, пока кто-либо не докажет, что имеет права на нее, или герцог не передаст ее новому хозяину, они таковыми и останутся. Кроме того, сама деревня уцелела, поселяне не покинули ее, хоть от господского дома остались только стены. Пока никому до нее нет дела.

Анна невидящим взором глядела на широкие гранитные плиты.

— Вы думаете, что я смогу дожидаться его там? В его разрушенном доме?

— Ну конечно. Поселяне помогут тебе, когда придет время рожать. Люди из Кермарии были хорошими слугами Жана Сен-Клера, и я уверен, они с радостью примут мать его внука.

— Но откуда они будут знать, что я жена Раймонда? Ведь я обещала, что буду хранить тайну до его возвращения. Не станут ли поселяне смотреть на меня, как на гулящую девку?

Священник покачал головой.

— Я так не думаю. Ты ведь знаешь, что Раймонд и сам появился на свет не на супружеском ложе, а на подстилке. Его родители не скрепляли свой союз еще много лет после рождения ребенка. Мадалена и Джоэль доказали свою преданность Хереви тем, что принесли его к тебе. Дорогая Анна, я просто уверен, что в Кермарии тебя примут хорошо. И если… — отец Иан тотчас же поправился, — когда Раймонд вернется, я тотчас дам ему знать, где ты.

Анна немного поразмышляла над его предложением и решила, что это для нее действительно наилучший выход.

— И в таком случае я не буду очень далеко от родительского крова. Может быть, время от времени я смогу даже видеться с матерью…

— Так и есть. Ну, дитя, что ты мне на это скажешь? Сопроводить тебя в Кермарию завтра на рассвете, или еще помолиться Господу о ниспослании другого откровения?

Анна тихо улыбнулась.

— Давайте завтра поедем в Кермарию, отче. Огромное вам спасибо.

Стоя на корме «Дракона» вместе с Клеменсией, Арлетта незаметно поглядывала на подругу. Они плыли уже пятеро суток, а глаза той все еще не просохли от слез по Моргану ле Бихану.

Арлетта, переживая за свою спутницу, вспоминала то время, когда она безуспешно пыталась завоевать отцовскую любовь. Слезы, которые она выплакала за эти годы, могли бы до краев наполнить колодец во дворе. Однако отец всегда держался отстраненно, да и бабушка тоже. Наконец Арлетта поняла причины такого их отношения к себе и свыклась с мыслью, что навсегда останется им чужой. Поэтому, уезжая навсегда из родных мест, она сперва с недоумением восприняла слезы на глазах Клеменсии при расставании в Ванне. Сама она на набережной с легкостью сказала отцу «прощай», не проронив ни единой слезинки, и без сожаления смотрела, как исчезает за кормой маленький заливчик.

Если бы был жив дедушка, все могло быть по-другому. Арлетта с теплотой вспоминала о нем — единственном человеке на белом свете, которого она понимала, и который понимал ее.

Таким образом Арлетта, в отличие от Клеменсии, не оставила свое сердце в Хуэльгастеле, а захватила его с собой. Ее сердце было не искушено в искусстве любви и, даст Бог, она принесет его в дар мужчине, который станет ее мужем.

И все же, думала она, отец неплохо воспитал ее. В эти дни она поняла одну истину: если не слишком привязываться к людям, это освобождает от тоски и скорбей и намного облегчает жизнь. Детство преподало ей урок, что и добровольная привязанность — вещь глупая. И все же ей иногда казалось, что что-то очень важное отсутствовало в ее нынешней жизни. Арлетте очень хотелось знать, не был ли ее мирок серее, бесцветнее, чем большой мир остальных людей, окружавших ее.

Девушка встряхнула головой. Все это чушь собачья. Она выходит замуж за графа и должна приучить себя к мысли, что у нее появится господин, воле которого она обязана подчиняться во всем и всегда.

Клеменсия снова всхлипнула. Арлетта обняла подругу за плечи и прижала к груди. Ее отец и бабушка были правы. Лучше иметь каменное сердце, чем так страдать. Лучше уж жить в ее блеклом сереньком мире, чем в многоцветном — все равно в один злополучный день потеряешь всю яркость красок навсегда.

Девушка перевела взгляд на Луи Фавелла. Тот сидел на корточках на палубе и играл с сэром Ральфом в «моррис» — что-то вроде шашек, — передвигая камушки по расчерченной клеточками доске. «Похож ли он на своего дядю?» — задала она себе вопрос.

— Я надеюсь, он человек добрый, — слова вырвались из груди вместе со вздохом.

— Ты что-то сказала? — переспросила Клеменсия.

— Нет, ничего. Я думала о графе Этьене.

— Скоро все узнаем, — сказала Клеменсия. — Капитан Потвин сообщил мне, что сегодня мы в последний раз вышли в открытое море. Ночью войдем в бухту. Наконец-то окончатся мучения этого бедняги, — она кивком показала на Гвионна. Тот стоял, наклонившись над планширом и держа голову над водой на случай очередного приступа тошноты. Щеки его отливали зеленоватым цветом. — В жизни не видела никого, кто бы так тяжело переносил плавание, ведь сейчас нет даже слабой качки.