Новиков-Прибой - Людмила Анисарова

Сцены борьбы за живучесть корабля снова и снова подтверждают: такое мог написать только человек, сам не раз участвовавший в жесточайших схватках со стихией. Силы воображения и книжных знаний явно недостаточно для воссоздания на бумаге эпизодов — ярких, подробных, со множеством деталей морского уклада, будоражащих сознание читателя головокружительно страшной правдивостью.

С Лутатини случается самое ужасное, что может случиться с моряком в шторм: «огромнейшая волна, с седым, завёрнутым внутрь гребнем», смывает его за борт. Выбраться из клокочущей пучины океана практически невозможно. Но по законам приключенческого жанра спасение приходит откуда ни возьмись: через некоторое время другая, столь же мощная волна закидывает истерзанное и, казалось, безжизненное тело Себастьяна снова на палубу.

С момента чудесного спасения и начинается, как с чистого листа, новая жизнь бывшего католического священника. Если раньше ему казалось, что на судне его окружают «василиски и аспиды», то теперь он окончательно понимает, что в большинстве своём это «славные ребята». Он узнаёт, что во время шторма погиб угольщик Вранер, который особенно ненавидел Лутатини, как тому казалось. Но, смытый волной, Себастьян видел, что именно Вранер первым бросился ему на помощь. И он задаётся вопросом: «Мог ли он, служитель алтаря, так же рискнуть собою для другого человека, который не был ему ни родственником, ни другом?»

Впервые оказавшись на торговом судне, Лутатини, по существу, смог увидеть здесь модель всего огромного социального организма, существующего на суше. Он понял, что благополучный, придуманный мирок, в котором он раньше жил, — это мизерная часть большой жизни, где много зла и несправедливости.

В спорах о Боге с рулевым Карнером Себастьян неизменно терпел поражение. А ведь когда-то он считал себя хорошим проповедником… И не сразу, конечно, а постепенно, в мучительных сомнениях, гасла его вера «как забытый в поле костёр». И чтобы избавиться от иллюзий, ему нужно непременно стать таким же, как эти простые люди, с которыми он встретился на «Орионе».

После того как «Орион» был подорван немецкой подлодкой и после многодневного болтания в шлюпке без запасов воды команда судна, спасённая французским военным кораблём, попадает наконец на сушу, в Нидерланды. Закончились мытарства главного героя.

И, видимо, окончательно расставшись со своим церковным прошлым, Себастьян Лутатини «исповедуется» в борделе смуглой черноглазой девице по имени Синта:

«…Что такое наша планета? Разве это не сплошной разбойничий вертеп? Бьют, режут, насилуют, грабят друг друга. И тут же торгуют, торгуют всем, чем только можно поживиться, — честью, любовью, святыней. И находятся люди, которые благословляют такой порядок! Можно ли после этого верить в божественное назначение человека? А главное — и сам я, единица, затерявшаяся среди полутора миллиарда людей, мало чем отличаюсь от них».

Как бы ни был Новиков-Прибой озабочен заданной проблематикой романа, он, как всегда, верен себе. Во-первых, лихо закручивает сюжет (читателю должно быть прежде всего интересно, и поэтому в «Солёной купели» есть, например, даже шпионские страсти!). А во-вторых, не забывает о главном — непредсказуемом и изменчивом характере моря, притягательно-прекрасного в хорошем расположении духа и дьявольски опасного и безжалостного в гневе.

Вот перед нами спокойный, умиротворённый океан:

«Погода стояла хорошая. Иногда налетал слабый ветер, бесшумно скользил по светлой поверхности. Океан, оживая на короткое время, поблёскивал серебристой рябью и опять погружался в ленивую дрёму, замкнутый в широкий круг горизонта. Появлялись облака, белопенными островками висели между двумя безднами и медленно таяли».

Вот затишье перед штормом:

«Огромнейшим огненным шаром солнце приблизилось к черте горизонта. Оно не пылало и не сияло, как раньше, а угрюмо тлело, медно-красное, без блеска, без лучей. А когда погрузилось в воды океана, сразу стало темно.

Над мачтами обозначились редкие, едва уловимые красные точки звёзд, словно и для них наступила минута угасания. Безжизненная тишина царила в неподвижном сумраке».

И наконец — яростная и страшная картина взбунтовавшегося океана:

«Не прошло и нескольких секунд, как напряжённая тишина взорвалась, словно от вулканического извержения. Сначала рвануло в верхних частях мачт, а вслед за этим шквал зарылся в зыбучей поверхности океана, окатив мостик хлещущими брызгами. Молния, полыхнув, прорезала синеватым блеском беспредельность мрака, раздались звеняще-трескучие удары грома. И началось месиво из воды, ветра, туч и огня. Всё смешалось в стремительном беге, в бешеной пляске, в клокочущей кутерьме. „Орион“ делал невероятные усилия, чтобы продвигаться вперёд среди яростно взвихренного мрака. Качаясь, он черпал бортами многочисленные тонны воды, разливавшейся по палубе бурлящими потоками. Временами, провалившись в пустоту, он на мгновение останавливался, содрогаясь каждой частицей своего железного корпуса, словно теряя прежнее мужество. Но проходили тягостные секунды — он снова взбирался на высоту, потрясаемый от киля до клотика, или, как буйно помешанный, шёл напролом, вонзаясь носом в кипящие горы воды. А на него всё сильнее, всё озлобленнее лезли волны, угрожая снести все верхние надстройки».

Близость «Солёной купели» к авантюрно-приключенческим романам, с одной стороны, была хорошей мишенью для вечно алчущих разборок критиков, с другой — именно она сделала это произведение одним из самых читаемых сразу после выхода в свет. Ну а многочисленные, разнообразные, никогда не повторяющиеся описания морских просторов снова и снова подтверждали: Новиков-Прибой, как писала критика, — настоящий Айвазовский в литературе, и его словесные пейзажи не менее великолепны, чем известные полотна знаменитого русского художника-мариниста.

Работая над последними главами «Солёной купели», Новиков-Прибой скрывается от московской суеты в маленьком тамбовском городке Усмань.

В Усмань Алексея Силыча пригласил писатель Леонид Николаевич Завадовский.

Писатель Л. Н. Завадовский тоже был родом был из Тамбовской губернии. Тоже в своё время активно занимался революционной деятельностью. Прошёл каторгу. После революции сначала работал в Усмани на руководящих должностях, а потом преподавал в школе рисование. В это время и начал писать, преимущественно о крестьянстве, о Сибири, о таёжных нравах. В 1937 году Завадовский был оклеветан и арестован, а в 1938-м — расстрелян.

Возвращаясь в 1928 год, читаем в письме Новикова-Прибоя Н. В. Трухановой от 26 июня про жизнь в Усмани: «Здесь тихо и никто не тревожит на разные заседания».