1356 - Бернард Корнуэлл

— Святому Жуньену приказали сберечь меч Святого Петра, так что, возможно, это и крепость.

— Даже если это монастырь Святого Жуньена. — Подъехав ближе, Томас увидел, что огромные монастырские ворота открыты. Он предполагал, что их не закроют, пока солнце полностью не скроется на западе. — Он похоронен там?

— Да, его земные останки там.

— Так что, возможно, там и Злоба.

— Может, нам стоит там ее и оставить?

— Я бы так и сделал, если бы не знал, что Бессьер ищет её, а если найдет, то использует, и не во славу Божию, а ради своей собственной.

— А ты?

— Я же говорил тебе, — резко сказал Томас, — я выкину ее. — Он повернулся в седле. — Люк! Гастар! Арнульдус! Со мной. Остальным остаться в деревне! И платить за снедь! Он брал с собой гасконцев, чтобы монахи не заподозрили их принадлежность к англичанам.

Робби, Кин и сир Роланд тоже примкнули к Томасу, затем и Женевьева с Бертийей настояли, чтобы идти с ним, хотя Хью оставили на попечении Сэма и остальных лучников.

— Почему бы не прихватить лучников? — спросила Женевьева.

— Всё, что я хочу, так это задать аббату пару вопросов. И не хочу напугать его. Мы заходим, спрашиваем и уходим.

— То же самое ты говорил в Монпелье, — съязвила Женевьева.

— Это просто монахи, — ответил Томас, — и только. Мы спрашиваем их и уезжаем.

— Со Злобой?

— Не знаю. Не уверен, что она вообще существует. — Он толкнул коня коленями, чтобы достичь ворот до того, как солнце скроется за горизонтом.

Он проскакал галопом через пастбище со стадом коз в сопровождении маленького мальчика и большой собаки, молчаливо наблюдавшими за проезжающими всадниками.

За пастбищем прекрасный каменный мост соединял берега реки. На противоположной стороне моста дорога раздваивалась. Левая вела в деревню, а правая — в монастырь.

Томас увидел, что монастырь был наполовину окружен рекой, запруженной, чтобы сделать подобие широкого рва. Может быть, монахи так разводили рыбу.

Он также заметил две фигуры в рясах, идущие к открытым воротам, и снова пришпорил коня. Два монаха увидели его и подождали.

— Ты здесь из-за паломников? — спросил один из них в качестве приветствия.

Томас открыл было рот, чтобы переспросить, что он имел в виду, но ему хватило ума просто кивнуть.

— Так и есть.

— Они прибыли час назад и будут рады защите, поскольку думают, что англичане неподалеку.

— Мы их не видели.

— Они все равно будут рады видеть тебя, — произнес монах. — Для паломничества время сейчас опасное.

— Время всегда опасное, — сказал Томас, и провел своих спутников под высоким арочным проемом. Когда стих колокольный звон, цоканье копыт отзывалось эхом от каменных стен.

— Где они? — крикнул Томас, обернувшись.

— В аббатстве! — прокричал монах в ответ.

— Нас кто-то ожидает? — спросила Женевьева.

— Ожидает, но не нас.

— Кто? — поспешно спросила она.

— Всего лишь паломники.

— Пошли кого-нибудь за лучниками.

Томас взглянул на трех гасконцев, Робби и сира Роланда.

— Думаю, группа паломников нам не помеха, — сухо ответил он.

Лошади столпились в небольшом пространстве между стенами и церковью аббатства. Томас откинулся в седле и инстинктивно проверил, что его меч легко выходит из ножен.

Он услышал, как монастырские ворота с грохотом захлопнулись, а затем с глухим стуком на свое место встала задвижка. Почти стемнело, и монастырские постройки чернели на фоне слегка освещенного неба, на котором загорались первые звезды.

На крюке между двумя каменными домами, в которых, возможно, спали, монахи, горел факел, а еще два ярко светили у главной лестницы.

Мощеная улица шла через все аббатство, а в дальнем его конце, где в высокой стене находились другие ворота, всё ещё открытые, Томас заметил группу оседланных лошадей и четырех вьючных пони, которых держали слуги.

Он спешился и повернул в сторону лестницы аббатства, где искрили и мерцали фекелы, к открытой двери, через которую доносилось пение монахов, низкие и прекрасные звуки, глубокие и ритмичные, как приливы и отливы морских волн.

Он медленно поднимался по ступеням, его взору постепенно представало внутреннее убранство здания, величие ярких свечей и фресок на каменных стенах, резных колонн и сияющих алтарей.

Так много свечей! И длинный неф, заполненный поющими коленопреклоненными монахами в черных сутанах с капюшонами, и теперь звук внезапно показался Томасу угрожающим, как будто нарастающий прилив вдруг превратился в высокую и опасную волну.

Он смог различить слова, когда вступил в освещенное свечами пространство, и узнал псалом.

— Quoniam propter te mortificamur tota die, — пели мужские голоса, вытягивая длинные слоги, — ‘aestimati sumus sicut oves occisionis.

— Что это такое? — прошептала Женевьева.

— «За Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание», — тихо перевел Томас.

— Мне это не нравится, — нервно сказала она.

— Мне только нужно поговорить с аббатом, — ободрил ее Томас. — Подождем, пока закончится служба.

Он взглянул на высокие хоры, где смог лишь разглядеть высокую стену с изображением Христа в Судный день. С одной стороны от него грешники падали в пламя ада, их ряды, к удивлению Томаса, состояли из священников в сутанах и монахах в рясах.

Чуть ближе, в нефе, находилось изображение Ионы и кита, которое потрясло Томаса, уж больно необычным оно было для такого далекого от моря монастыря, и напомнило о том, как отец рассказывал ему это притчу и как мальчишкой он спустился на галечный пляж в Хуктоне и всматривался вдаль в надежде увидеть кита, способного проглотить человека.

Напротив Ионы, наполовину в тени колонн, была еще одна фреска, и Томас понял, что она изображала Святого Жуньена. На ней был нарисован монах, преклонивший колена на кусочке свободной от снега земли и смотрящий вверх, на руку с мечом, протянутую к нему с небес.

— Вот оно! — произнес он зачарованно.

Монахи, стоящие в глубине нефа, услышали его и большинство обернулось, увидев Женевьеву и Бертийю.

— Женщины! — встревоженно прошипел один из монахов.

Второй поспешил в сторону Томаса.

— Пилигримы могут входит в церковь лишь между утренней молитвой и полуденной, — воскликнул он с негодованием, — но не сейчас! Уходите, все вы!

Робби, Кин, сир Роланд и три гасконца последовали за Томасом в церковь, и негодующий монах простер свои руки, как будто пытаясь выгнать их всех.

— У вас мечи! — запротестовал монах.

— Вы должны уйти! — еще несколько монахов обернулись, и пение было прервано недовольным ворчанием, а Томас вспомнил слова своего отца о том, что группа монахов может быть более пугающей, чем банда разбойников.