Вейн - Инна Живетьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нравится? – спросил с такой гордостью, точно все это создал сам.
Хельга мотнула головой – то ли «да», то ли «нет», не разберешь.
Устала девочка. Мало радости идти через мертвую крепость и настороженно следить: пора лупить вейна по морде или он еще соображает.
Дан снял с плеча арбалет и сбросил куртку.
– Привал.
Ничего, скоро догонят паршивца. А пока можно лежать на теплой траве, щурясь на солнце. Слушать хоровой стрекот кузнечиков и сольную партию басовитого жука. Смотреть, как плывет по небу полупрозрачное облако. Неторопливо, вольно – знает, что не попадет в клещи горных пиков. Дан улыбнулся, повернувшись к спутнице, и его хорошее настроение испарилось. Хельга сидела, обхватив колени. Спина сгорблена, косы растрепались. Притаилась в уголке губ морщинка.
– Думаешь, раз вейна, то все легко? – спросил Дан, не пытаясь скрыть раздражение. – Из узла в узел, свободная, как птичка?
Молчит. Хоть бы огрызнулась, и то дело!
– Испугалась, так возвращайся к отцу Михаилу!
Даже на это не ответила.
– Ну, что случилось?
Дан подсел ближе и тронул костяшками Хельгину щеку. Кожа – теплая и гладкая, как весенний листик, прогретый солнцем. А пахнет от девчонки – аж голова кружится.
– Тук-тук. Есть кто дома?
Поморка ткнула локтем, освобождаясь, но Дан не пустил. По-хозяйски обхватил ладонью ее затылок, притянул Хельгу к себе и коснулся губами губ. Замер, оставляя ей право решить. Ох, какая сладостная мука! Распахнулись глазищи – все цвета моря, от серо-голубого у зрачка до темно-синего, с прозеленью, по краю.
Губы шевельнулись.
– Я потеряла след, – чуть слышно сказала Хельга.
– Что? – Дан отстранился.
– Он не сам ушел, его увели. И я потеряла!
Ресницы намокли, слиплись в темные стрелки. А на дне глаз, точно в омуте, морские ведьмы кружат – ой, не засматривайся, так приворожат, что век сохнуть будешь.
– Плевать! – выдохнул Дан и легким толчком опрокинул Хельгу в траву.
Губы у девчонки умелые, а руки суетливые, неловкие. Коса запуталась в вороте. Скользнула по ключицам лента-оберег с вышитыми рыбками. Грудь – маленькая, крепенькая, в ладонь умещается. Поясок – Шэт! – на хитрый узел затянут, еле нашел нужный кончик. Свой едва не разорвал.
И только когда Хельга закричала под ним, Дан понял, что натворил.
Отпрянул, упал на спину.
– Иша милосердная! – мог бы, дал себе в морду. – Отец Михаил меня проклянет!
Обожгло щеку, точно пресветлая откликнулась и исполнила его желание. Хлестнуло по другой, наотмашь, даже голова мотнулась. Дан перехватил девичьи запястья, но тут же отпустил. Пусть лупит. Имеет право.
– Ты! – голая Хельга шипела, наклонившись над ним.
Дану пришлось стиснуть зубы.
– Запомни! – палец ткнулся ему в грудь. – Я выбираю сама! И я тебя – выбрала!
Хельга стремительно нагнулась и укусила его за нижнюю губу. Пресветлая Иша, хоть ты отвернись! Вейн рыкнул и сжал руки на увертливой, горячей спине.
…Пот медленно высыхал под солнцем, выравнивалось дыхание. В ушах звенело, точно налетела туча комаров с серебряными крылышками. Дан скосил глаза: все их пожитки, в том числе фляга с водой, валялись далеко в стороне.
Хельга, лежащая у него поперек груди, подняла встрепанную голову. Тронула пальцем припухшую губу вейна.
– Ты знаешь, а я могу…
– Еще раз? – с энтузиазмом отозвался он и шевельнул бедрами, ощущая жар ее тела.
Хельга улыбнулась, она была похожа на сытую кошку, укравшую последний кусок мяса.
– Вообще-то я имела в виду не это.
– Да? – преувеличенно огорчился Дан.
– Тот человек, который увел Юрку. Он потом вернулся сюда и вышел в другой узел, совсем близко, на Середине.
Вейн присвистнул.
– У тебя опасный талант!
Хельга царапнула зубами мочку уха – у Дана высыпали мурашки, он едва сдержал стон.
– Вот и помни об этом, если вздумаешь удрать!
Егор выходил со двора, когда заметил патруль – двоих парней в штатском, но с винтовками. На рукавах у них белели повязки с молниями. Один рябой, из-под кепки торчат нестриженые вихры. У другого, высокого, к губе приклеилась цигарка. На пальцах наколка: «Гера». На первый взгляд люди как люди. А на самом деле – сволочи.
– Чего уставился? – буркнул тот, что с цигаркой, Гера. – Документы, может, у тебя проверить?
Рябой поморщился:
– Не вяжись к пацану.
– Ага, будет всякая сопля на меня зыркать! А ну, поди сюда.
Егор не двинулся с места.
– Чей такой? Чего тут околачиваешься?
Сказать бы: дрова собираю. Но язык не поворачивался, и Егор молчал, с ненавистью глядя на предателя.
– Тебя спрашиваю!
Рябой потянул:
– Пошли, ну его.
Открылась калитка напротив, и появился еще один с повязкой. Подтягивая на ходу штаны, он начальственно прикрикнул:
– Что за базар?
– Да вот, – выплюнул цигарку патрульный. – Фрукт нарисовался.
Лысоватый толстяк посмотрел на Егора, окинул взглядом пепелище у него за спиной и обрадовался:
– Та-а-ак! И что же ты, парень, делаешь у бандитского дома? Ну? Язык проглотил?
– Точно, тут же этот, подполковник жил, – вспомнил Гера. Осклабился довольно: – В комендатуру его? Там разберутся.
Егор медленно отступил, стараясь держать всех троих в поле зрения. Самый опасный Гера, он перекрыл дорогу в огород. Толстяк медлителен. А рябой явно не хочет вмешиваться. Это хорошо, потому что узкая тропа, заваленная почерневшими бревнами, проходит рядом с ним.
– Не дергайся, все равно поймаем, – пообещал Гера и шагнул к Егору.
Он бы успел, черта с два бы его догнали, но рябой сбросил винтовку с плеча и ударил прикладом по ногам. Егор полетел на землю, попытался вскочить – между лопаток точно тараном двинули. Упал плашмя, а сверху навалились, выкручивая руки.
– Держи сучонка!
– Черт!
– Ремень давай!
Стянули запястья. Егора рывком подняли, и он крутанулся, выдираясь из цепких рук. Ударили в лицо, обругали матом.
Как глупо…
Сплюнул черным – землей с примесью сажи. Из разбитой губы и носа текло, капало на футболку.
Быстро обхлопали карманы и скомандовали:
– Двигай!
Толстяк шел впереди, сбоку рябой, Гера конвоировал сзади. На левую ногу ступать было больно, и Егор прихрамывал.
У колодца стоял тот же мальчишка, опускал ведро. Увидев патрульных, он торопливо отвернулся.
– Эй! – окликнул толстяк. – Этот – с вашей улицы? Или, может, с соседней?
Мальчишка метнул взгляд на арестованного, словно хотел прочесть у него на лице: да или нет? Отрицать или подтвердить? Егор и сам не знал.
– Я всех наперечет не помню, – дерзко ответил пацан.
Толстяк замахнулся, но мальчишка ловко уклонился.
Шли знакомой дорогой к центру. Слепило солнце, пробиваясь сквозь листву. Кружевная тень лежала на брусчатке. Под ногами щелкали сухие стручки акации. Рябой выудил из кармана горсть семечек и сплевывал шелуху на тротуар. Порыкивая, промчался мотоцикл, обдал вонючим дымом. На Егора навалилась странная апатия, и он безразлично принял новый тычок, заставивший свернуть.
Точно в тумане прошагал мимо магазина. К запертой двери выстроилась молчаливая очередь. Егор скользнул взглядом по лицам, даже не попытавшись найти знакомых.
– Обещали масло выбросить, – сказал рябой. – Моя вчера со склада отоварилась.
Оглянулся толстый, ополовинил у него семечки из ладони.
Егору казалось, что ведут к горсовету, но площадь осталась в стороне. Поплутав по улицам, вышли к серому зданию с колоннами. На фасаде виднелись сбитые не до конца буквы: «…прав…ение… оз…» Конец надписи закрывал зейденский флаг.
Покосившись на белые повязки, часовой пропустил внутрь.
Толстый с Герой ушли, оставив арестованного под дверью кабинета. Рябой толкнул Егора на стул и сам уселся на соседний. Теперь, чтобы добраться до выхода, пришлось бы бежать мимо конвоира. А на крыльце солдат… Егор посмотрел направо. В конце коридора окно с частым переплетом, такое с одного удара не высадишь. Женщина – или девочка, против света не разглядеть, – мыла пол, шумно передвигая ведро. Влажные доски пахли затхлой водой и махоркой. Противно, даже подташнивало. И мысли ворочались такие же гадкие: как глупо вышло… Где мама?.. Откуда им известно про папу?.. Семьи комсостава, писали в газетах, что в Балессе… Его что же, расстреляют?!. Хоть бы Юрка не сунулся в город… Обидно, ничего толком сделать не успел… Приказ отцовский и тот не выполнил, если бы не Грин…
Из одного кабинета в другой прошел офицер. Послышались неразборчиво голоса. Дверь, рядом с которой сидел Егор, тоже несколько раз открывалась и закрывалась.
Апатия не отпускала, хуже того, начало клонить в сон. Расплывались очертания предметов. Звуки доносились глухо, точно из-под воды. «Это нервное», – подумал Егор и тряхнул головой. Натянулся шнурок, зацепившись за ворот, скользнула по груди бирка – нет, каменный полумесяц, бирку он отдал Юрке. Это хорошо, вдруг бы отобрали, а так останется на память… Стоп! Если нет бирки с фамилией, то как узнают, что он действительно сын подполковника? Сонливость как рукой сняло, Егор лихорадочно соображал: документы и фотографии сгорели вместе с домом. Соседи? Да где они теперь, после пожара! А вот кто живет через дорогу? Замшелый дедок, он умер вскоре после их переезда, наследники объявлялись редко. Шумная семья, но их больше занимали собственные склоки. Какие-то старики – выходила сгорбленная бабушка с клюкой. Она и корову под носом не разглядит. И вообще, Егор чаще болтался в лесу, чем возле дома. В интернате никого. Получается, опознавать его – некому! Так, нужно быстренько придумать ложь, объясняющую рубец на спине и незнание того, что происходит в городе. Он сможет, выберется отсюда. Найдет партизан… Сердце на мгновение остановилось и снова застучало – часто-часто. А вдруг ими командует отец? Не успел уйти за линию фронта. Тогда понятно, почему их дом назвали «бандитским».