Вейн - Инна Живетьева

Юрка долго возился, выбирая подушку. Потом скрипел панцирной сеткой, ворочаясь с боку на бок. Вздыхал, шмыгал носом. Но даже когда он угомонился, сон к Егору все равно не шел. Покрикивала в лесу птица. Качались на потолке лунные тени. Ветки скребли по стеклу. Егор снова нашарил на груди бирку и сжал в кулаке вместе с Юркиным подарком. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Мама вернулась, ее – жену командира! – никто не выдал. Отец с солдатами перешел линию фронта и сейчас воюет. Скоро освободят Верхнелучевск. Приедет эвакуированный интернат. Интересно, поверит ли Родька, когда Егор расскажет о своем путешествии? И Талка…

– Ты спишь? – шепотом спросил Юрка.

– Нет.

– И я. Не получается.

– Считай собачек.

– У нас говорят – овец.

– Хоть крокодилов.

…узнает у мамы новости и побежит по отцовским знакомым – мало ли, вдруг кто остался в городе. И хорошо бы прочесать лес, там, где шли бои. Наверняка найдется оружие.

– Смешно, – снова подал голос Юрка. – Все время оказываюсь то в приюте, то в интернате. Как нарочно.

– Ядвига предлагала тебе другой вариант, – напомнил Егор. – Можешь хоть завтра с утра отправляться.

Затаил дыхание, ожидая ответа.

– Да пошел ты!

Егор хмыкнул. Поднес часы к лицу, пытаясь разглядеть стрелки. Как медленно они движутся!

Жарко. Солнце расплавленным золотом лежало на дне вазочки из-под мороженого. Лениво вились над стаканами с лимонадом мухи. Таял крем на пирожном. Смешались запахи лошадиного пота и розовой воды, жженого сахара и табака. Человеческое месиво обтекало уличное кафе, изредка выплескивая на высокие ступени семейные пары с детишками, барышень под ручку с кавалерами, а то и нищих, клянчащих медяшки. От столика, что занимали Дан и Хельга, попрошайки шарахались – на стуле лежал арбалет, новенький, сегодня купленный. Вейн то и дело рассеянно касался приклада, поглядывая на толпу. В Бреславле – разгар сезона.

Лицо у Хельги посерело от пыли, глаза потускнели. Девушка приподняла косу и поболтала ею в воздухе, остужая взмокшую шею.

– Не понимаю, как тут можно жить?

– А мне нравится, – улыбнулся Дан.

Толчея, разноязыкий гомон (и всевозможная ругань) взбодрили вейна получше коньяка. Шэт побери, мог весь сезон просидеть под замком! Еще пара недель, и точно начал бы на стены бросаться. Или Оуну в морду дал – чем не экзотический способ самоубийства?

Поморка вытащила из сумки гребень, кстати, подаренный Даном, и занялась прической. Даже на такую – сердитую и уставшую – смотреть было приятно. Хельга закрепила косу на затылке и покрутила головой, стараясь поймать отражение в витрине кафе.

– Отдохнула?

Девушка закатила глаза. Дан хотел рыкнуть, мол, сама навязалась, но вместо этого сказал:

– У нас по плану большие траты. Зайдем в Гостиные ряды.

Хельга фыркнула, ровно сноровистая кобылка:

– Думаешь, если из монастыря, то куплюсь на какие-то паршивые подарки?

А гребень, между прочим, из кости выточен, инкрустирован перламутром. Из-за него пришлось вернуться к ростовщику и оставить еще одну расписку.

– Деточка, – снисходительно сказал Дан. – Если мне нравится женщина, то я ее не покупаю. Я за ней – ухаживаю. Поднимайся, тебе нужна походная куртка.

– Ну ладно, – кивнула милостиво поморка, будто не вейн ее в магазин тащил, а наоборот.

«Вот соплячка!» – восхищенно подумал Дан. А работает здорово: подходит к узлу и вся натягивается, точно струнка. От напряжения на виске проступает голубая жилка. Подрагивают крылья носа. Постоит так и выдохнет: «Пусто».

Вейн поднял со стула арбалет, но за спину пристраивать не стал. Понес в руке, настороженно поглядывая по сторонам. Ощущение, что за ними следят, не проходило, а от предпоследнего узла стало острее, словно между лопатками кололи шилом. Возле ювелирного магазинчика свернул – Хельга нехотя последовала за ним, оглядываясь на витрину. Пересекли две улицы, все больше удаляясь от центра. Ничего, ноги не собьют, если лишний раз покружат.

Людской поток поредел, а вскоре и вовсе иссяк – в переулок Семи Дубов приезжие заглядывали редко. Тут не было лавок, кроме бакалеи и зеленщика, и слишком тесно стояли дома, изредка разделенные подворотнями. На булыжной мостовой с трудом могли разминуться две пролетки. Узенький тротуарчик петлял, то и дело огибая мощные деревья.

Дан положил руку на плечо Хельге:

– Приготовься. Сейчас мы отсюда смоемся.

Девушка медленно опустила и подняла ресницы. Сумку, которой до того беспечно размахивала, перехватила удобнее.

– Ой, смотри, какая прелесть!

Голос, как у восторженной провинциалки. Распахнула глазищи, уставилась на балкончик, увитый плющом. Миленькая туристочка. А плечо под ладонью напряжено, перекатываются крепенькие мышцы.

Дан развернул Хельгу и притиснул к себе – умница, вырываться не стала. Задышала в ухо тепло и щекотно. Вроде нет никого за ними. Ну да Всевышний бескорыстно только дуракам помогает.

Дуб – вероятно, один из тех, по которым переулок получил название, – разросся и скрыл из виду узенькую арку. Поравнявшись с ним, Дан быстро дернул Хельгу в темный проход. Тут пахло помоями и котами. Вейн помянул Шэта, поскользнувшись на картофельной кожуре. Толкнул Хельгу к стене, навалился – и они вылетели из полумрака на солнце. Оглушила криками базарная толчея.

Узел был слабенький и имел лишь один выход, на Рыночную площадь Бреславля. Главное, он сработал.

– Стой! – ухватила за рукав Хельга. – Кажется, здесь.

Юрка лежал на животе, раскинув руки и уткнувшись лицом в серый наперник подушки.

– Эй, – шепотом позвал Егор.

Спит. Вот и хорошо.

Осторожно, стараясь не скрипнуть панцирной сеткой, Егор слез с кровати. Наклонился завязать шнурки, и из-под футболки выпали отцовская бирка и каменный полумесяц. Заправил их обратно, задержав ненадолго в пальцах амулет. Надежда, исцеление, дорога. Пусть все сбудется! Пожалуйста!

С пола подобрал карандаш и вытащил из мешка карту. Развернулся на столе размеченный топографическими значками лист. В блеклом утреннем свете Егор проложил маршрут от интерната к узлу и сделал приписку на полях. Сверху на карту лег компас, и все это накрыла куртка. Ее лучше не брать, слишком приметный камуфляж. Под куртку Егор сунул нож и арбалет.

На пороге оглянулся. Юрка даже не пошевелился – вымотался за вчерашний день. Помедлив, Егор вернулся, на ходу снимая через голову цепочку. Она переплелась со шнурком от амулета, еле распутал. Ветровка висела на спинке кровати, радужная эмблема светилась в молочных сумерках. Сбоку Егор нашарил карман, закрытый на… да, это называется – «молния». Потянул за блестящий язычок, и железные зубья расцепились. Бирка скользнула между ними. Звякнула цепочка.

Самодельный жетон Егор нашел у отца в коробке со всякими мелочами давно, лет пять назад. Выпросил и с тех пор почти не снимал. Сказали б ему, что отдаст, – не поверил бы.

Во дворе с опаской оглянулся на окна, а ну как окрикнет Юрка. Но нет, было тихо. Егор торопливо пересек вытоптанную футболистами поляну и скрылся за деревьями.

Автобус ждать, конечно, глупо. Зашагал, стараясь не срываться на бег – до города далеко, выдохнется.

Через двадцать минут показалось шоссе. Егор, оббивая росу, влез в самую гущу кустов. Развел ветки и глянул в обе стороны. Пусто. Замер, пытаясь различить за птичьим пересвистом гудение моторов, но так его и не услышал.

Перебежал шоссе и снова углубился в лес, держась знакомой тропки. Влажная от росы футболка холодила тело, но вскоре высохла. Поднималось солнце, заставляя таять рассветную дымку. Отсчитывали время «командирские». Припекало, и хотелось пить.

Тропка вывернула на зады огородов. Кто-то шумно возился в малиннике. Девчонка с тяпкой трудилась над картошкой. Слышался стук топора. Поднимался дымок над летней кухней. Все, как обычно, словно почудились ночью чужие самолеты.

На углу, между деревянным домом и каменной двухэтажкой, обнаружилась колонка. Прыгали воробьи, тыкая клювиками в лужу. Егор прибавил шагу, но заметил на стене объявление. Сначала шли остроносые зейденские буквы. Ниже бросилось в глаза: «За нахождение на улице после 21 часа – расстрел». Перечитал несколько раз, гоняя желваки. Мрачно усмехнулся строчкам: «За укрывательство и помощь партизанам…»

Повернулся – и ноги приморозило к тротуару. У колонки стояли двое зейденцев в солдатской форме. Один, наклонившись, пил из горсти. Другой, повесив свой автомат на шею, держал его оружие. Солнце вспыхивало на брызгах. Дрожали в воздухе осколки радуги.

Солдаты, напившись, прошли мимо. Они не обратили на мальчишку внимания, занятые разговором. Егор уловил: верн фирхшен. На рыбалке, значит, были. Это так потрясло, что он привалился к стене. Пусть бы говорили о войне, но – о рыбалке? Посмотрел зейденцам вслед. Тот, что пониже, развел руки, наверное, показывал размер улова.