Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Я собираю тележки, Маркус. Хожу по парковке, ловлю брошенные, одинокие тележки, забираю их с собой, утешаю и ставлю к их приятельницам на тележную стоянку, для следующих покупателей. Тележки никогда не бывают одиноки. Ну или совсем недолго. Потому что во всех супермаркетах мира есть какой-нибудь Эрни, который приходит за ними и возвращает их в семью. Но кто потом придет за самим Эрни и вернет его в семью, а? Почему для тележек в супермаркете делают больше, чем для людей?

— Да, ты прав. Что я могу для тебя сделать?

— Мне хочется быть среди тех, кого ты будешь благодарить в своей книжке. На последней странице, писатели часто так делают. Чтобы там было мое имя. Первым номером и крупными буквами. Ведь я тебе все-таки немного помог искать сведения. Как ты думаешь, это возможно? Моя жена гордилась бы мной. Ее муженек приложил руку к огромному успеху Маркуса Гольдмана, новой литературной звезды.

— Конечно, — сказал я. — Обязательно сделаю.

— Я буду читать ей твою книгу, Марк. Каждый день я буду садиться рядом с ней и читать ей твою книгу.

— Нашу книгу, Эрни. Нашу.

Внезапно мы услышали за спиной шаги. Это была Дженни.

— Я увидела у въезда твою машину, — сказала она.

Мы с Эрни улыбнулись ее словам. Я встал, и Дженни по-матерински меня обняла. Потом взглянула на дом и заплакала.

В тот же день на обратном пути в Конкорд я заехал к Гарри в мотель «Морской берег». Он стоял у дверей своего номера, голый по пояс, и отрабатывал боксерские удары. Он сильно изменился. Увидев меня, предложил:

— Пошли боксировать, Маркус.

— Мне надо с вами поговорить.

— Вот за боксом и поговорим.

Я протянул ему коробку «На память о Рокленде, Мэн», найденную в развалинах его дома:

— Возвращаю вам вот это. Я заезжал в Гусиную бухту. В доме полно ваших вещей… Почему бы вам их не забрать?

— А зачем мне что-то там забирать?

— На память, например…

Он поморщился:

— От воспоминаний одна печаль, Маркус. Вот я увидел эту коробку, и мне уже хочется плакать!

Он взял коробку в руки и прижал к груди.

— Когда она пропала, — произнес он, — я не участвовал в поисках… Знаете, чем я занимался?

— Нет…

— Я ждал, Маркус. Я ее ждал. Если бы я искал, это бы значило, что ее здесь больше нет. Поэтому я ждал, я был уверен, что она ко мне вернется. Не сомневался, что в один прекрасный день она придет. И хотел, чтобы в этот день она мною гордилась. Я тридцать три года готовился к ее возвращению. Тридцать три года! Я каждый день покупал цветы и шоколад, для нее. Я знал, что кроме нее никого не буду любить; любовь, Маркус, бывает только раз в жизни! Если вы мне не верите, значит, вы еще не любили. Вечерами я сидел на тахте и поджидал ее, говорил себе, что она появится неожиданно, как всегда. Когда я ездил с лекциями по стране, то всегда оставлял на двери записку: «Читаю лекцию в Сиэтле. Буду в ближайший вторник». На случай, если она вернется в эти дни. И никогда не запирал дверь. Никогда! За все тридцать три года я ни разу не закрыл дверь на ключ. Мне говорили, что я ненормальный, что однажды я вернусь и обнаружу, что дом обокрали — но в Авроре, штат Нью-Гэмпшир, никто ни у кого не ворует. Знаете, почему я целые годы провел в разъездах, почему принимал любые приглашения читать лекции? Потому что думал, что, быть может, найду ее. Я изъездил всю страну вдоль и поперек, от мегаполисов до самых захолустных городишек, я следил, чтобы о моем приезде сообщала вся местная пресса, и, бывало, платил за рекламные площади из своего кармана, и все ради чего? Ради нее, чтобы мы могли встретиться. И на каждой лекции я вглядывался в аудиторию, искал белокурых женщин ее возраста, искал похожие черты. Каждый раз я говорил себе: может, она окажется здесь. А после лекции отвечал на каждую просьбу, все думал, а вдруг она ко мне подойдет. Я годами высматривал ее среди слушателей, отыскивал глазами сперва девушек пятнадцати лет, потом шестнадцати, двадцати, двадцати пяти! Я потому и остался в Авроре, Маркус, что ждал Нолу. И вот полтора месяца назад ее нашли мертвой. Похороненной в моем саду! Я все это время ждал, а она была здесь, совсем рядом! Там, где я всегда хотел посадить для нее гортензии! С того дня как ее нашли, у меня сердце разрывается, Маркус! Потому что я потерял любовь всей моей жизни, потому что если бы я не назначил ей встречу в этом проклятом мотеле, она, быть может, была бы жива! Так что не надо являться ко мне с воспоминаниями и рвать мне душу. Хватит, умоляю вас, довольно.

Он направился к лестнице.

— Куда вы, Гарри?

— Заниматься боксом. Бокс — это все, что у меня осталось.

Он спустился на парковку и стал исполнять воинственные па под встревоженными взглядами посетителей соседнего ресторана. Я догнал его; он встал в боевую стойку и попытался проделать серию прямых ударов, но даже боксировал теперь как-то иначе.

— А на самом деле, зачем вы пришли? — спросил он между двумя атаками правой.

— Зачем? Да чтобы с вами повидаться…

— А почему вам так хочется со мной повидаться?

— Ну потому что мы друзья!

— Маркус, вы никак не хотите понять одну простую вещь: мы больше не можем быть друзьями.

— Что вы такое говорите, Гарри?

— Правду. Я люблю вас как сына. И всегда буду любить. Но впредь мы не сможем быть друзьями.

— Почему? Из-за дома? Я же сказал, я за все заплачу! Я заплачу!

— Опять вы не понимаете, Маркус. Это не из-за дома.

Я на секунду зазевался, и он нанес мне сразу несколько ударов прямо в правое плечо.

— Держите защиту, Маркус! Будь это голова, я бы вас убил!

— Да плевать мне на защиту! Я хочу знать! Я хочу понять, что означает ваша игра в загадки!

— Это не игра. Вот когда поймете, тогда и раскроете это дело.

Я застыл на месте:

— О господи, вы о чем говорите? Вы что-то от меня скрываете, да? Вы сказали мне не всю правду?

— Я все вам сказал, Маркус. Правда у вас в руках.

— Ничего не понимаю.

— Знаю. Но когда поймете, все будет иначе. В вашей жизни наступил переломный этап.

В досаде я сел прямо на бетон. Он заорал, что сейчас не время сидеть:

— Вставайте, вставайте! Мы занимаемся благородным искусством бокса!

Но мне уже было ни к чему его благородное искусство бокса.

— Для меня бокс имеет смысл только в связи с вами, Гарри! Помните чемпионат по боксу 2002 года?

— Конечно помню… Как я могу забыть?

— Так почему мы больше не будем друзьями?

— Из-за книг. Книги нас свели, а теперь они нас разлучают. Это было предрешено.

— Предрешено? Как так?

— Все упирается в книги… Маркус, я знал, что этот момент настанет, с того самого дня, как увидел вас.

— Да какой момент?

— Это из-за книги, которую вы пишете.

— Из-за моей книги? Но я брошу ее, если хотите! Вы хотите, чтобы я все отменил? Да ради бога, я все отменю! Уже отменил! Не будет книги! Ничего не будет!

— К сожалению, это ничего не даст. Все равно будет если не эта книга, так другая.

— Гарри, о чем вы говорите? Я вообще ничего не понимаю.

— Вы напишете эту книгу, Маркус, и это будет замечательная книга. Главное, не поймите меня превратно: я очень за вас рад. Но теперь нам пришла пора расстаться. Один писатель уходит, другой рождается. Вы пришли мне на смену, Маркус. Вы скоро станете величайшим писателем. Вам заплатили за права миллион долларов! Миллион долларов! Вы будете великим человеком, Маркус. Я всегда это знал.

— Господи боже мой, да что вы хотите сказать?

— Маркус, ключ к разгадке в книгах. Он у вас перед глазами. Приглядитесь, приглядитесь хорошенько! Видите, где мы с вами сейчас?

— Мы с вами сейчас на парковке мотеля!

— Нет! Нет, Маркус! Мы у истоков зла! И я уже тридцать лет со страхом жду этой минуты.

Зал для бокса в кампусе Берроуза,

февраль 2002 года

— Вы неправильно бьете, Маркус. Удар хороший, но первая фаланга среднего пальца слишком выдается вперед и при ударе скользит.

— Когда я в перчатках, я ее не чувствую.

— Вы должны уметь боксировать без перчаток. Перчатки нужны только для того, чтобы не убить противника. Сами поймете, если ударите не по мешку, а по чему-нибудь другому.

— Гарри… Как по-вашему, почему я всегда боксирую в одиночку?

— Спросите у себя.

— По-моему, потому, что я боюсь. Боюсь проиграть.

— Но когда вы отправились в этот зал в Лоуэлле, по моему совету, и тот громадный негр размазал вас в лепешку, что вы тогда почувствовали?

— Гордость. Задним числом я почувствовал гордость. На следующий день я оглядел синяки у себя на теле, и они мне понравились: я одолел себя, я осмелился! Я осмелился драться!

— То есть вы считали, что победили…

— По сути — да. Пускай формально я бой проиграл, но мне казалось, что в тот день я победил.