Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ) - Ефремова Тата

Они с Надей, Ренатом и Артёмом вышли в парк после пар, и Муратов с Олейниковым сначала лениво перекидывали волейбольный мяч, а потом увлеклись, разделись до маек и носились по поляне.

— А где Вадим? — спросила Надя. — Что-то его в последнее время не видно и не слышно.

Марина пожала плечами. Она сама стала замечать, что Ярник отдаляется от друзей.

— Ну и хорошо, — сказала Колесова. — Глаза б мои его не видели ещё сто лет, зануду. Н-д-а-а, — протянула Надя, опершись локтями о спинку лавки и подставляя лицо апрельскому солнышку, — тяжело приходится парню.

У Марины тревожно стукнуло сердце. Но Колесова говорила уже не о Вадиме, показывая глазами на Муратова. Марина тоже посмотрела на Рената и вздохнула.

— Знаешь, — сказала Колесова задумчиво, — он ведь ранний, горячий, к воздержанию не привык. Ломает его не по-детски, видно же. Так и пылает, когда ты рядом. Даже завидую… Но ты, подруга, всё равно думай своим умом. Слушай сердце, а не эмоции. И на жалость не ведись. А то… уступишь, а он потом уважать тебя перестанет. Вдруг у них в семье такое… воспитание, типа, девушкам до брака никак.

— У него обычное воспитание, и я его люблю, — возразила Марина.

— Вот ты вся как на ладони, — поморщилась Колесова. — Никакой загадки.

Марина удивилась: зачем ей быть загадкой? Она, в принципе, уже не против близких отношений с любимым человеком, это Ренат сам всё время повторяет, что его «карамелька» ещё маленькая. Они стали меньше целоваться. Он даже обнимает её теперь… по-другому, словно боится не сдержаться. После того случая со Спелкиным она долго мучилась: избегала любого прикосновения, сжималась, когда Ренат случайно дотрагивался до её груди или бёдер. Он понял, старался чаще просто держать за её руку, больше не прижимал к себе. Постепенно страх проходил, и она снова начала «заворачиваться» в его руки, когда они сидели рядом. «Обними». «Так?» «Крепче». «Крепче нельзя». «Почему?» «Вот почемучка, ёлы. Потом объясню. И покажу».

Марина смотрела в окно на поворачивающуюся кругом Корчень-гору и думала, покусывая губы. В общаге она поискала записку на двери. Не нашла. Подключила телефон и охнула: сорок семь пропущенных вызовов. Позвонила Артёму.

— А, ирландка! — весело прогудел Олейников. — Куда пропала? Решила днюху зажилить?

— Нет, Тёма, а… Ренат рядом?

— Да. Мы в «Кактусе». Он отлить отошёл. Ой, в смысле…

— Как… он? Злится?

— Не то слово! Юбка короткая есть?

— Чего?

— Оденься поэротичнее и приходи. Хотя… так он тебя точно убьёт, подумает ещё что-нибудь… не то… Что там у тебя стряслось-то?

— Мама… И тётя приехала… и телефон разрядился.

— Ладно. Постараюсь тут почву подготовить. Хотя не обещаю — Мурашка злой, как чёрт. У вас билеты пропали на джаз-концерт, в курсе?

— Ох!

— Подумай всё-таки насчёт юбки. И приходи. Должна будешь… тортика.

Марина бежала к «Кактусу» сломя голову. Она увидела «мушкетёров» через окно бара. Ренат заметил её и посмотрел… тяжело. У самого стекла сидел Вадим. Поглядел равнодушно, отвернулся. Артём подмигнул Марине и показал пальцами «всё окей» за плечом Муратова.

Ренат вышел, встал напротив, засунув руки в карманы, молча выслушал бессвязные оправдания, развернулся, чтобы идти назад, в бар. Марина схватила его за руку:

— Пожалуйста. Не злись. Мне очень страшно, когда ты так злишься.

— А каково было мне, представляешь?

— Да… Нет! Я случайно. Пойдём со мной. Мне нужно…

— Я сейчас очень… расстроен. Давай потом.

— Нет, сейчас. Не отказывай мне. У меня день рождения. Мне нужно тебе что-то… сказать.

Муратов неохотно пошёл за ней, почему-то несколько раз обернувшись на окна бара. Она тащила его за руку, волнуясь. Баба Женя неодобрительно покачала головой, провожая взглядом знаменитого «хулюгана». Она часто поругивала Марину за то, что та связалась с оболтусом, но не особо убедительно — Муратов и неподкупную вахтёршу сумел обаять.

Ренат вошёл в блок, застыл, глядя в окно, хмурясь.

— Я сейчас, — проговорила Марина слабым голосом и кинулась в душ.

Вода была тёплой, и зуб на зуб у неё не попадал не из-за холода. Она посмотрела на себя в зеркало, мазнула блеском по губам, стёрла. Завернулась в полотенце и вышла. Ренат слегка повернул голову на звук шагов, процедил сквозь зубы:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Говори, что хотела сказать? Я, как идиот, добывал эти билеты…

Полотенце с шелестом упало к ногам.

— Ренат, обернись.

— … переплатил в два раза!

— Ренат! Посмотри на меня!

Он скосил взгляд, и они встретились глазами в отражении окна. Марина часто потом вспоминала его взгляд. Его глаза со странной поволокой, когда он обернулся. Воспоминание о взгляде Рената давало ей силы в самые сложные минуты. Парень с самыми прекрасными на свете глазами смотрел на неё таким взглядом, о котором могла бы мечтать любая девушка. А потом этот парень… прыснул, отвернулся и опёрся о спинку стула. Плечи его затряслись.

— Михеева, что у тебя в пупке?

— Пи… пирсинг… — растерялась Марина. — Мы с девочкой одной летом работали вместе… поспорили… я проспорила… Ренат…

— Господи, — простонал Муратов, ероша волосы дрожащей пятернёй, — как только начинаю думать, что меня уже ничем не удивишь, ты опять что-нибудь откалываешь.

— Ренат, — чуть не плача, протянула Марина.

— Не обижайся, я что-то разнервничался, — он уже был рядом, вскользь поцеловал её в губы, бросился в коридор, на ходу стаскивая джемпер: — Ложись, не мёрзни, я сейчас!

Она легла на свой «подиум», чувствуя себя пациентом на операционном столе. В душе зашумела вода. Марина несколько раз вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Но всё равно вздрогнула, когда Ренат, ещё влажный после душа, с полотенцем вокруг бёдер, скользнул под одеяло.

— Ты точно решила?

— Да.

— Боишься?

— Да.

Ренат поймал её взгляд, спросил с тревогой:

— Это не из-за…?

— Нет. Я уже не вспоминаю. Я тебя люблю. И боюсь. И хочу этого, правда.

— Сладкая моя карамелька. Сегодня твой день рождения, а подарки даришь ты.

— Я же знаю, ты ждал…

— Ты даже не представляешь, как. Не бойся. Я обо всём позабочусь. Я сделаю так, что ты запомнишь эту нашу ночь…

— … сумерки, — серьёзным тоном перебила его Марина, — это наши сумерки.

— …ты запомнишь наши сумерки на всю жизнь. И никогда не захочешь никого, кроме меня. Ничего не бойся, смотри на меня, чувствуй меня, не думай ни о чём… Ты вся… сияешь. Ты знала, что сияешь, как солнце? У тебя на груди… веснушки… настоящая карта поцелуев… и здесь… и здесь…

— Ой! Ренат! — протестующе пропищала Марина, ощутив его губы на животе.

— Я же сказал тебе, ничего не бойся, чувствуй… Господи, пирсинг!!! Поверить не могу!

Мергелевск, август 2017 года

… Пиксель спал у неё в ногах. Ему было хорошо. А Марине было плохо. Ей предстояло свидание, а она никого не хотела … никогда больше, с тех самых сумерек. И это нужно … менять, теперь, когда всё стало потихоньку налаживаться. Нужно что-то с этим делать, пока не поздно. Иначе она никогда не сможет нормально жить.

* * *

— Посмотри на меня! Любимый, посмотри! Я красивая?

— Да.

— Ты меня хочешь?

— Да.

— Ты мой, а я твоя, правда?

— Да.

— Нас больше ничто не разлучит, правда, любимый?

Ренат жадно отвечал на поцелуи, глядя на неё из-под полуопущенных век. Альбина, дрожа и постанывая, стянула с него рубашку.

— Любимый, как же ты исхудал! Дорогой, — она принялась целовать его в плечи и руки.

— Я скучал… я так скучал по тебе, карамелька…

— И я! Я тоже скучала!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Где ты была так долго? Почему не пришла ко мне? Я ждал…

— Я здесь, здесь… с тобой… Я никогда больше не уйду.

Альбина села к нему на бёдра, прижалась со сладостным вздохом, медленно расстегнула блузку. Она всё продумала заранее: и бельё, и капельку духов на запястье, тех, что дарил ей Ренат, и мягкий свет. Он пришёл, как и обещала Нора…