Сезон гроз - Анджей Сапковский

— Если не уберешь палец от моего лица, я тебе сломаю его в нескольких местах. Ну вот, так лучше. А теперь проводи меня к инстигатору.

— Всякий раз, когда ты натыкаешься на стражу, сразу же скандал, — отозвался из-за спины ведьмака Феррант де Леттенхоф, он, видимо, шел следом за ним. — Это серьезный недостаток характера. Могут быть неприятные последствия.

— Я не люблю, когда кто-то не дает мне войти.

— А для этого как раз и существуют часовые и стражи. Они не были бы нужны, если бы вход всюду был свободен. Пропустите его.

— У нас приказ самого короля, — командир караула нахмурился. — Никого не впускать без досмотра.

— Тогда досмотрите его.

Досмотр был тщательным, стражники не ленились, обыскали детально, не ограничиваясь беглым ощупыванием. Не нашли ничего, стилет, который Геральт обычно носил в голенище, на свадьбу он не взял.

— Удовлетворен? — инстигатор посмотрел на начальника караула сверху вниз. — Тогда отодвиньтесь и пропустите нас.

— Прошу прощения у вашей милости, — процедил начальник. — Приказ короля был ясным. Он касается всех.

— Что? Не забывайся, парень! Знаешь, перед кем стоишь?

— Никого без досмотра, — начальник кивнул стражникам. — Приказ был ясным. Пусть ваша милость не создает проблем. Нам… и себе.

— Что тут сегодня делается?

— По этому вопросу обращайтесь к начальству. Мне приказали досматривать.

Инстигатор тихо выругался и согласился на досмотр. У него не было при себе даже перочинного ножика.

— Что все это может значить, хотел бы я знать, — сказал он, когда они, наконец, пошли по коридору. — Я серьезно обеспокоен. Серьезно обеспокоен, ведьмак.

— Лютика не видел? Вроде бы его вызвали во дворец для выступления.

— Ничего об этом не знаю.

— А ты знаешь, что в порт прибыла «Ахеронтия»? Тебе говорит что-нибудь это имя?

— И очень много. И мое беспокойство возрастает. С каждой минутой. Поспешим!

В вестибюле — бывшем дворике храма — вертелись вооруженные протазанами гвардейцы, сине-красные мундиры мелькали также на галереях. Из коридоров доносились топот сапог и громкие голоса.

— Эй! — инстигатор остановил проходящего мимо солдата. — Сержант! Что здесь происходит?

— Простите, ваша милость… Спешу по приказу…

— Стой, я говорю! Что здесь происходит? Я требую объяснений! Что-то не так? Где принц Эгмунд?

— Господин Феррант де Леттенхоф.

В дверях, под знаменами с синим дельфином, под охраной четырех рослых молодцов в кожаных кабатах стоял король Белогун собственной персоной. Избавившись от королевских атрибутов, он уже не выглядел королем. Он был похож на крестьянина, у которого только что отелилась корова. Родив на свет распрекрасного теленка.

— Господин Феррант де Леттенхоф, — в голосе короля тоже звучала радость от приплода. — Королевский инстигатор. Значит, мой инстигатор. А может, не мой? Может быть, моего сына? Появляешься, хотя я тебя не звал. На самом деле, присутствовать здесь в настоящее время было твоей служебной обязанностью, но я тебя не вызывал. Пусть, думал я, Феррант развлекается, пусть поест, выпьет, приголубит какую-нибудь пташку и оттрахает в беседке. Я Ферранта не вызывал, не желал его видеть. Ты знаешь, почему не хотел? Потому что не был уверен, кому он служит. Кому ты служишь, Феррант?

— Я служу, — инстигатор низко поклонился, — Вашему Королевскому Величеству. Я полностью предан Вашему Королевскому Величеству.

— Все слыхали? — Король театрально огляделся. — Феррант мне предан! Хорошо, Феррант, хорошо. Я ждал такого ответа, королевский инстигатор. Можешь остаться, пригодишься. Загружу тебя сейчас заданиями в самый раз для инстигатора… Эй! А это кто здесь? Кто это? Подожди, подожди! Не тот ли это ведьмак, который мошенничал? На которого указала нам чародейка?

— Оказалось, что он невиновен, чародейка были введена в заблуждение. На него донесли…

— На невиновных не доносят.

— Было решение суда. Дело прекращено за отсутствием состава преступления.

— Но дело было, значит, было зловоние. Судебные решения и суждения исходят от фантазии и прихоти судебных чиновников, зловоние же исходит от самого судебного дела. Хватит об этом, не буду тратить время на лекции по юриспруденции. В день своей свадьбы я могу позволить себе снисходительность, я не прикажу бросить его в тюрьму, но пусть этот ведьмак немедленно уберется прочь с моих глаз. И никогда больше мне на глаза не попадается.

— Ваше Королевское Величество… Я обеспокоен… В порт якобы вошла «Ахеронтия». В данной ситуации соображения безопасности диктуют необходимость обеспечить охрану… Ведьмак мог бы…

— Что он мог бы? Заслонить меня своей грудью? Поразить злодеев ведьмачьими чарами? Именно такое задание дал ему Эгмунд, мой любящий сын? Защитить отца и сохранить его безопасность? Иди за мной, Феррант. А, к черту, иди и ты, ведьмак. Я покажу вам кое-что. Вы увидите, как я забочусь о собственной безопасности и как обеспечиваю свою защиту. Присмотритесь. Послушайте. Может, чему-нибудь научитесь. И что-то узнаете. О себе. Давайте, за мной!

Пошли, подгоняемые королем и окруженные молодцами в кожаных кабатах. Они вошли в большой зал, под расписанным морскими волнами и морскими тварями потолком здесь, на возвышении стоял трон, на котором обычно восседал Белогун. Напротив, под фреской, изображающей стилизованную карту мира, на скамейке, под охраной других молодцев, сидели королевские сыновья. Принцы Керака. Черный, как ворон, Эгмунд и белый, как альбинос, Ксандер.

Белогун уселся на трон. Он смотрел на сыновей сверху вниз взглядом триумфатора, от которого падают на колени, моля о пощаде, побежденные в битве враги. На изображениях, которые Геральт видел, у победителей, как правило, были на лицах значительность, достоинство, благородство и уважение к побежденным. На лице Белогунa бессмысленно было искать эти чувства. На нем было нарисована только ядовитая насмешка.

— Мой придворный шут, — сказал король, — вчера заболел. Подхватил понос. Я думал, не повезло, не будет шуток, не будет веселых сценок, не будет смешно. Я был неправ. Мне смешно. Так смешно, что животик надрываю. Потому что это вы, вы оба, сыновья мои, вы смешные. Жалкие, но смешные. Многие годы, я вам обещаю, с моей женушкой в постели, после шалостей и любовных игр, всякий раз, когда, вспоминая о вас обоих, об этом дне, мы будем смеяться до слез. Потому что, в конце концов, нет ничего смешнее, чем дураки.

Ксандер, это было нетрудно заметить, боялся. Он бегал глазами по залу и сильно потел. Эгмунд наоборот, не проявлял страха. Он смотрел отцу прямо в глаза с ответной язвительностью.