Прощай, Атлантида - Владимир Шибаев

– Да, грешен, – сознался географ. – Правда я про себя иногда и так подумывал: что вся моя жизнь – и в школе, и быт, и неразумное дергание по моим маршрутам и чужим орбитам – это, будто бы, скит мой и есть, и я все здесь один, наедине с собой себя расследую. Вот и получил от голубя в глаз…

– От голубя глас! – восторженно взвизгнул старикашка, воздев палец. – Так Вы наплюйте в скит, и айда со мной. Я-то все похерил правый путь. А все потому, что не дам сгубить страну нашу душегубам, матушку. Вот Вы, Арсений, держите сейчас секреты, владетель Вы державный. А паразиты на красных мотальщиках и чесальщиках, жиро-хладокомбинатах и автобазах жуют народное мясо и выплевывают народную кровь…

– Ну, прямо, Гафонов, – вставил географ тихо.

– Да-с. Сударь. Вот Вы лапку сжали с убийственными откровениями, раздумывая, – а тысячные толпы чиновников-трутней дочавкивают у опустевших государевых корыт последнее хлебово. А детишки, посиневшие и грустные, с худыми и гнилыми лапками пьяные лежат у порогов истлевших домов…

– Да не все детишки так, – возразил географ. – Вон я звонил, бодренькие…

– Скоро будут все. Болезни, моры, ненависть и тлен поглотили, как тягучее болото, богатый удалью, красивый народ. А Вы все выдумываете, обидеть или нет, наказать или простить. Простите их всех: этих лжецов политологов, цыганских наркобаронов, рвачей жиденят и дикое бессчетное племя плутов и бездельников. Пошлите им улыбку прощения, и что? – завтра сутрева опять выйдут губить и топтать маленьких девчонок, вывертывать ум у недородышей-школяров, травить травой и газетной бредней ихних полоумных старших. Нет у этого народа гена защиты от лжи, гена сохранения самого себя, как у эвенков и чукчей – гена против самопальной водки. Всех погубите, чистюля Арсений Фомич? – выкрикнул старичок и съежился.

– Вылитый Гафонов, – теперь громко вымолвил и покачал головой расстроенный Арсений.

Тихонько тут отворилась тяжелая дубовая дверь, и бочком, держа поднос, втиснулся директор богадельни, бывший бухгалтер, осторожно установил его на стол и промямлил, вежливо глядя в угол:

– Всех теперь немного кормим обедом-ужином. И содержащихся в чистоте и посетителей. Скромно отведайте для престарелых работников от всего сердца.

На жостовском обширном подносе стояли два стаканчика кефира, две грязные плошки овсянки, отчаянно пахнущий коньяком полный графин и гора намазанных белужей икрой бутербродов на блюде.

– Ну, что встал? Иди, – прошепелявил старикашка.

– Будет сделано, – ответствовал директор и неслышно растаял. Старикашка поводил носом, хлюпнул рюмку коньяку и заел овсянкой, кивнув Арсению на икру.

– Икра у них дрянь. Гафонов чумной, – продолжил он, с наслаждением глотая кашку. – Ему бы хрипеть и метаться – видать, в детстве не докачали, ему, чтоб народ под его глазами потом тлел – видать, в младенчнстве недоорал, краснея с натуги. А что визжит, разве знает? Что скажут, то и визжит. Это не человек, это репродуктор.

– Так у Вас, небось, и другие стальные есть, с железными нервами! Вот их и гоните по своей нужде.

– Это волки-загонщики. Могут резать только слабых. Больных оленей. Это шакалы. Ждет падаль, которая и сама скоро сдохнет. Я Вас зову, окольного педагога. Волей случая обретшего сильные нынешние козыри: полную информационную подноготную этих гнид и вшей, этих пиявок на несчастной народной шкуре. Или отнекнитесь, ища равновесие духа? Пусть, что ли, досасывают гнилую мозговую кость народного хребта.

– Но Вы то, не пойму, куда зовете? – взволнованно молвил Арсений. – Навести Ваш жесткий порядок. Привести всех к общему распорядку дня и регламенту сна. С дозволенной сюжетикой этого сна. А снится иногда… черте что. Начни указывать понемногу, потонешь в указках. Снарядишь половину популяции указывать другой и охранять от соблазнов. Великий психолог и автор эксов и этот не смог расчертить каждого в его клетку. Пришлось половину клеток, как в классиках, перечеркнуть решетчатым крестом.

– Вы классиков не трожьте. Что Вы знаете об том времени, – предостерег старичок, выпростав ладонь. – Этот один всего толковый и был. Какой с него спрос. Поглядите на его помощников – жирный хитрожопый тупой кукурузник, армяшка охранитель семейных древних заветов, сумасшедший рубака-конник, безмозглый оратор, вроде Гафонова, да вороватый евреишка с опустевшим сейфом народного добра. С кем было Иосифу людей строить? – страстно и горячо прошептал Ильич. – Хорошо теоретикам по швейцариям и парижам кофеем растекаться. И он, будучи божественно подкованным, понял потом и сам – не состроишь. Не было у него в когорте рядом преданных интеллектуалов, стальных логистов, упрямых непротивленцев и провидцев. Я Вам вот что скажу: не могут наши люди сами сорганизоваться, как пчелы. Кнут все ж таки нужен, – болезненно поморщился старичок. – У пчел ведь тоже не коммунизм, там у них свой кнут и свой сталин. Не надо животный-то мир принижать до нашего. Не дурей они нас.

– Я бы к Вам, может, и пошел, – раздумчиво ответил Арсений. – Но не создан я держать плетки для малюты скуратова, слаб. Не зовите меня, нет у меня Вашего таланта в управленческих и заплечных делах.

– Тогда помогите хоть, – страстно воззвал Ильич, протянув к географу открытые ладони. – Помогите хоть информационно. Знаю ведь, чувствую, все у Вас нарыто, все это корыто компромата. Дайте нам козырек, злыдням и особистам. Мы хоть за Вас руки попачкаем, грязь выметем. От самых опасных и косоглазых отобьемся. А то будете скоро географию иероглифами преподавать. Я ведь, господин географ, чую, у Вас теперь все козыри, в кармане – иначе не так дело бы двигалось. Поделитесь с плохими, выверните кармашки, мы и не подведем.

В это время дверь с треском распахнулась и в залу восшествовала депутация. Впереди следовал заводила ушедших на покой деятелей умственного труда, за ним плелась дама с мочалкой от горностая на шее, держа в широко растянутых руках плакат " Ударим по ларькам первого этажа нашим Ай-Кью", и завершал процессию толстый мужик в одном тапке и больничной пижаме, жующий яблоко.

– Вы кто, ребята? – спросил Ильич, побледнев.

– Депутация местной думы, – крикнул затейник. – Признали? Прознали, что выездная комиссия тут чрезвычайных полномочий. Требуем убрать грязные палатки и торговый клоповник с малинником с первого этажа обители святых мыслей.

– Мы кузнецы, и дух – наш, – крикнул толстый и показал яблоком на свой зад.

– А чегой-то вы, бунтуете? – переспросил Ильич.

– Они не бунтуют, – всунулось в дверь толстое лицо завхозши-медсестры, – сами упросились, – и исчезло.

– Просим, – крикнул заводила. – После окончаний спортивных состязаний, этих на постое стрелков по тарелочкам и бермудских лучников…