Время мушкетов - Денис Юрин

Марсола изменилась, изменилась до неузнаваемости. Тихая колониальная столица, где жизнь текла так же размеренно, как в маленьком провинциальном городке, вдруг превратилась в шумное пристанище сошедших с ума людей. Вместо того чтобы заниматься своими делами и работать на благо собственного кошелька, жители бегали, таская тюки и всякую домашнюю утварь. Женщины визжали, причитали да охали, раскрасневшиеся от переноски тяжестей мужики на них орали, а под ногами мешалась вездесущая, беспризорная детвора. По улочке перед храмом одна за другой, грохоча и теряя на ходу часть добра, проезжали груженные доверху барахлом повозки; откуда-то и куда-то пробежала многочисленная группа солдат в полном боевом вооружении и проскакали несколько всадников в одном нижнем белье, но с мушкетами в руках.

Всеобщая суматоха и паника, отражавшиеся на испуганных лицах горожан, могли означать лишь начало одного из четырех прискорбных событий: пожара, эпидемии, восстания оголодавших низов или войны. Поскольку никто из пробегавших мимо не удосужился даже повернуть голову в сторону молодого воина, пристающего ко всем с одним и тем же вопросом «Что случилось?», ему пришлось самому догадываться о причинах неожиданно воцарившегося хаоса, что, впрочем, было не так уж и сложно.

Сколько хватало взора, ни пламени, ни дыма не было видно; горелым в округе тоже не пахло, значит, вариант с пожаром отпадал. Для эпидемии был неподходящий сезон, все без исключения заразные болезни начинают свой смертоносный поход ранней весной, когда теплеет, сходят снега и начинают разлагаться замерзшие зимою накопления нечистот. Если бы в Марсоле вспыхнуло бы восстание, то горожане тоже бегали бы, но вместо тюков да котомок в их руках бряцало бы оружие. К тому же многочисленные выкрики, сливающиеся в одно сплошное, неразборчивое гудение, мало походили на боевые кличи и крамольные призывы. Народ бежал из города, спасая нажитое добро, а не прятал ценные шмотки по подвалам и не перегораживал улочки баррикадами.

Методом исключения дракон определил, что началась война, только с кем – оставалось для него загадкой: то ли с вышедшими из диких западных чащ дикарями, то ли с северными соседями – герканскими колонистами. Не все вещи можно постичь логикой, поэтому Патриун недолго ломал голову, а просто поймал пробегавшего мимо мужика, перевернул его головою вниз и тряс вверх тормашками до тех пор, пока из слюнявого, орущего всякую гадость рта наконец-то не вывалились желанные сведения: «Герканцы идут!!!»

Война между двумя крупными королевствами назревала давно, назревала подобно гнойнику, уже достигшему таких размеров, что ни один лекарь не решался его вскрыть. Когда-нибудь две могущественные державы обязательно должны были столкнуться друг с другом и начать кровопролитную войну, но отставший в монастыре от жизни Патриун не подозревал, что схватка гигантов произойдет на колониальной арене.

– Дурни, куда вы бежите?! В Дерге все равно кораблей на всех не хватит! – громко прокричал дракон, все еще не избавившийся от привычки наставлять толпу на путь истинный и искренне желая остановить коллективное помешательство.

Отпущенный на волю мужик обрадовался свободе настолько, что не стал подбирать выпавшие из-за пазухи шмотки и побежал прочь, смешался с толпой, так и не внявшей предупреждению дракона. Не стоило и гадать, что переселенцы бежали в Дерг, к единственным «воротам» колонии; не стоило и гадать, что перед тем, как начать нападение, орудия денборгского форта блокировали верховье Удмиры, а ее морскую дельту в низовье перекрыли нанятые пираты. Разбойничий сброд как на суше, так и на море, был далек от политики и морали, зато любил золото и добычу, которую для него сейчас, пыжась, кряхтя и потея, сами того не подозревая, тащили на своих горбах трудолюбивые, но недальновидные переселенцы. Бегство было бессмысленно, оно лишь увеличивало шанс стать жертвой войны, но, похоже, никто этого пока не понимал. Горожане должны были осознать роковую ошибку лишь через день или два, когда будут беспомощно барахтаться в холодной воде Удмиры и взирать на догорающие, медленно идущие на дно шхуны, потопленные пиратами.

Толпа бегущих и толкавшихся тюками людей заметно затрудняла продвижение к цели, ведь особняк Онветты находился в противоположной от городских ворот стороне, в небольшом квартале, получившем звучное название «Цветущий сад» только из-за того, что при постройке зданий строители не зверствовали и не вырубали под корень все деревья подряд. Патриун не знал, как выглядела обитель той, что вознамерилась водрузить на свою головку корону принцессы Марсолы. Он не смог извлечь из памяти Кюсо картинку фасада особняка просто потому, что ее там и не было. Умирающий мозг филанийского разведчика выдал лишь скудную информацию описательного свойства: «…особняк двухэтажный, с бело-красным фасадом, за высокой железной оградой находится напротив лавки скобяных товаров братьев Муби…»

Не став рисковать драгоценным временем, Патриун решил пробираться задворками и, легко перепрыгнув через высокий деревянный забор ближайшего дома, погрузился в незабываемый мир компоста, грядок, крестьянского быта и других прелестей городских огородов. В любой другой день такой необдуманный поступок мог привести к нежелательным последствиям, например, вилам в боку, но сегодня был день чудес: хозяева домов и прилегающих к ним участков были заняты сборами и не обращали на шастающего по их владениям чужака никакого внимания. Лишь иногда на дракона лаяли цепные псы, но если его маршрут пролегал близко к их будкам, клыкастые сторожа тут же замолкали и трусливо поджимали хвосты.

Через четверть часа с начала путешествия по дворам Патриун оказался на главной площади Марсолы, тоже заполненной, но уже не беженцами, а собиравшимися в поход войсками. Кого здесь только не было. От разноцветных мундиров пехотинцев, канониров и кавалеристов рябило в глазах. Однако всю эту безликую, разноцветную массу отправляющихся на облагороженную бойню, именуемую войной, объединяло одно – в их обмундировании имелось много меховых элементов.

«Как это символично и патриотично, – подумал дракон, пока никто не видел, перепорхнув через забор и одним прыжком взлетев на крышу двухэтажного дома. – Ох, глупость я спорол! О каком патриотизме здесь можно говорить? Все эти люди идут воевать против вторгшихся герканцев, а патриотизм выражается не словом «против», а словом «за». Так за кого же ребята воевать собрались: за Филанию, за короля, за маркиза с его новыми порядками или за темную лошадку – «полковника», неизвестно чего от жизни хотящего? Так за кого, точнее, за что солдатушки гибнуть-то будут?»