Время мушкетов - Денис Юрин

– Спешиться, построиться! – прозвучал приказ, когда большая часть всадников достигла опушки.

Полковник оглядел чумазое воинство, вставшее перед ним навытяжку, и пожалел, что много лет назад избрал карьеру военного. «Ответственность огромная, риск еще больше, жалованье – жалкие гроши, а подчиненные – ничтожные тугодумы, предел мечтаний которых – выпить, поблудить да пожрать, – ужасался полковник, пока разглядывал небритые лица взопревших солдат. Надо было все-таки по казначейской линии пойти. Сиди себе, бумагу марай, клерков очкастых гоняй, да барыш подсчитывай, что мимо казны королевской прям в твой карман стекается…»

Покорив себя за глупость и безрассудства, совершенные в юности, прежде всего, за решение стать офицером, полковник перешел от раздумий на отвлеченные темы к исполнению насущных задач.

– Солдаты, егеря! – обратился командир с речью, заранее чувствуя, что не сможет достичь в своих ораторских потугах надлежащих высот помпезности. – Вам… нет, нам с вами выпала честь начать первое сражение в этой войне! Мы первыми вступим на новые земли и выгоним с них жалких филанийцев, только и умеющих, что баб тискать да вино хлестать!..

«Насчет баб я, кажется, напрасно. Куда-то не туда занесло, – честно признался самому себе Штелер. – А все проклятый майор! Из-за его идиотских поручений три свидания пропустил, а какие пышечки меня ждали, какие красотки!»

– Наша задача проста: выйти противнику в тыл и напасть, внеся тем самым суматоху в ряды противника и предоставив нашим товарищам возможность переправиться на другой берег озера. Путь будет не прост! Нам придется пробираться через чащи и болота, кишащие всякой заразной пакостью, а в конце предстоит бой с серьезным противником. Охотники стреляют метко и чувствуют себя в лесу, словно у тещи в бане!..

«Проклятие, опять не туда занесло! Как бы палку не перегнуть, не перепугать недотеп, да и про тещу я не к месту сказанул… Теща – она тоже женщина, некоторые даже послаще дочурок попадаются. Ну вот снова! Чертовы бабы, все время некстати в голову лезут!»

– Но не робейте, вы солдаты, а они жалкий сброд, – начал исправлять свою оплошность полковник, но вдруг почувствовал, что красноречие стало неумолимо стремиться к нулевой отметке. Пора было заканчивать, сотрясать воздух словесами и переходить от напутствующей бравады к делу. – Помните, чему учил вас командир, и победа будет за нами!

После выступления коменданта перед строем трое счастливчиков были отправлены с лошадьми обратно в лагерь, остальной отряд не медля углубился в лес и уже через четверть часа заплутал.

Пробираясь в нескончаемом и ужасно темном лабиринте из деревьев, кустов, оврагов и доходившей местами до пояса дикой растительности, егеря медленно продвигались по труднопроходимой и совершенно незнакомой им местности в направлении на юг. Однако неопытный лейтенант вел их то на юго-юго-запад, то на юго-восток, то терял ориентиры, обходя очередное болотце, то вынуждал отряд делать сложные крюки, причем точка окончания маршрута иногда почти совпадала с исходным пунктом движения.

К счастью, двухчасовые лесные скитания закончились, хоть и привели к потере доброй дюжины солдат, то ли заплутавших, то ли отставших или потонувших в болотах. Горе-егеря, прошедшие всего недельный курс подготовки, несказанно обрадовались, услышав идущий издалека звук охотничьего рожка. Когда же ему ответил тревожный зов походной трубы, на сердцах скитальцев потеплело, а на душе полегчало.

– Ну все, лейтенант, вот и пришли, – пропыхтел уставший полковник, опускаясь на гнилой пень. – Не знаю, с тылу мы вышли или с фланга, но лагерь недалеко. Веди солдат в бой! Раз мерзавцы трубят, значит, вскоре начнется…

Штелер тут же пожалел, что допустил пренебрежительные интонации при отдаче распоряжения. Не только проделавшим сложный обходной маневр солдатам, но и их молодому лейтенанту нужна была сейчас моральная поддержка, которую он, при всем желании, оказать не мог. Дело было не только в усталости и плохом самочувствии. Полковник мог бы собраться с силами и выжать из себя одухотворенную речь, вот только не знал, зачем? У лесных солдат не было ни единого шанса уцелеть. Их жизни, пока еще теплящиеся в телах, были принесены на заклание, возложены на алтарь грядущей войны – войны, развязанной по каким-то глобальным, политическим соображениям, совершенно непонятным ни ему, ни даже генерал-губернатору.

Какое-то время командир егерей еще поглядывал в сторону павшего духом, отстранившегося от происходящего полковника, ожидая, что тот передумает и все же решится сам вести отряд в бой. Однако, осознав, что кроме налипшей на сапоги грязи их коменданта в данный момент ничего не интересует, юноша повел егерей в бой сам.

Поредевший после лесных скитаний отряд растянулся цепью в три шеренги и скрылся за деревьями. Противник находился поблизости, и буквально через минуту полковник услышал хаотичную пальбу и крики. Егеря вступили в бой и теперь гибли сами, в отместку сея смерть. До этого момента холодный рассудок убеждал хозяина, что они обречены, но когда началась ратная потеха, эмоции вытеснили из головы расчеты. Штелер вдруг почувствовал себя дезертиром, жалким трусом, прячущимся за спинами солдат. Понимая, что, так или иначе, погибнет, без разницы – здесь, сидя на пне, или чуть раньше, вместе с отрядом, полковник поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, а из ножен меч и поспешно направился в сторону идущего боя.

«Коль все равно погибать, так хоть достойно, не теряя уважения к самому себе! – пульсировала мысль в воспаленном сознании внезапно ощутившего неимоверный прилив сил коменданта. – Да и солдаты… не хочу, чтоб в последние минуты жизни они считали меня мерзавцем и трусом!»

Как и следовало ожидать, несмотря на внезапность нападения, удача отвернулась от плохо обученных войне в лесу герканцев. Первая минута боя унесла около десятка жизней находившихся в лесу по правую сторону от форта охотников, но застигнутые врасплох филанийцы быстро пришли в себя и не дали диверсионному отряду добраться до опушки леса, не то что до бревенчатых стен пограничного укрепления. Метко ведя огонь с заранее пристрелянных позиций, они выкашивали свинцом прячущихся за деревьями и поспешно залегших по кустам егерей. Добежав до простреливаемой с двух сторон позиции остановившегося отряда, полковник насчитал около десятка трупов.

– Поднимай ребят, пока всех не перестреляли! – прокричал Штелер лейтенанту, когда короткими перебежками и, низко пригибаясь к земле, все же добежал до засевшего за двуствольной сосной лейтенанта.

Молодой офицер не ответил, поскольку был мертв. Смертоносные граммы свинца впились точно в центр лба юнца, только недавно познавшего искусство бритья. Наверное, полковнику следовало разозлиться, наверное, в его сердце должна была заклокотать ненависть, а кровь ударить в виски, но вместо этого коменданту вдруг стало неимоверно легко, а все вокруг, включая собственную жизнь, потеряло смысл и ценность. Бытие показалось сумасшедшим абсурдом, и Штелер ужасно захотел как можно быстрее уничтожить окружавший его бардак, жалкий, убогий трагифарс, разыгрываемый бездарными актерами.