Возле Чистых прудов - Сергей Владимирович Киреев

пьют! Ему не жалко!

Луна взошла, зараза, тля!

И по углам плашмя, вповалку

Лежат солдаты короля!

Трактирщик выиграл. Солдаты все проспали

И в нужный срок до поля брани не дошли.

Они в трактире ровно на день загуляли,

Но в этот день и помирились короли!

И ни огня вокруг, ни дыма,

Травой покрыта мать-земля!

Домой, целы и невредимы,

Идут солдаты короля!

Прошло сто лет. Трактирщик мертв. Кабак закрылся.

И короли опять решают, кто главней,

И страх опять в сердцах и душах поселился,

И кровью налиты глаза у королей!

Вдали закат зовет и манит,

И, ведьму с лешим веселя,

На бой, на смерть, на поле брани,

Идут солдаты короля!

И тьмой покрыт клочок болота,

И ведьма с лешим, мох жуя,

До слез хохочут, до икоты:

«Эй, вы, кому сюда охота, —

Добро пожаловать, друзья!»

Портрет трактирщика того ласкает взор мой,

Он от позора, от разгрома спас одних,

Других от славы уберег лихой и вздорной,

Ему я памятник воздвиг нерукотворный, —

Мотив веселый сочинил, придумал стих.

Ну, а пока во тьме, в тумане,

В любые дали и края

На бой, на смерть, на поле брани

Идут солдаты короля!

1996

«За что вы меня судите, какой я враг народа…»

За что вы меня судите, какой я враг народа?

Какой шпион? Опомнитесь! Я все вам объясню!

Я знал Надежду Крупскую с тринадцатого года,

И Феликса Эдмундыча, и всю его родню!

Я как бы на хозяйстве, я на самый верх не вылез,

Зато другим способствовал — в верха-то вылезать!

Мои соседи в камере сполна повеселились,

Когда я репетировал, чего мне вам сказать.

Пашка, японский агент, аплодировал стоя,

«Ты им еще расскажи, — он от смеха икал, —

Как ты с братишкой Буденным бухал после боя,

Как ты ему вороного коня запрягал!»

Мне щеку лучик солнечный щекочет, словно бритва,

А вам как будто сумерки ложатся на мозги,

Но сам товарищ Берия, я знаю, подтвердит вам,

Что я ему пенсне чинил и чистил сапоги!

Я ствол ему готовил после каждого процесса

Над бандою изменников. Я сердцем видел суть:

А вдруг Лаврентий Палыч из ствола для интереса

Захочет самолично в них у стенки садануть?

Ну и какой я вредитель, подумайте сами!

Мне по башке бьет, как колокол, клич боевой:

«Смирно! Равняйсь!» Я в строю по сигналу с друзьями

Смело в атаку пойду, потому что я свой!

Я баб возил в Барвиху — ишь ты, племя молодое!

Там дача — у кого она, сказать вам не могу,

Я на крючок белугу надевал там под водою,

Пока хозяин с удочкой сидел на берегу!

Он в спецвойсках, в разведках самый главный, самый бравый,

Он маршалам, наркомам режет правду напрямик!

Я первым пил коньяк, что, в смысле, нету в нем отравы,

Когда он вызывал их на гулянку, на пикник!

Что я здесь делаю, граждане судьи, скажите!

Мне ведь когда-то, я помню, кивал головой

Лично, с трибуны, наш вождь-и-отец-и-учитель, —

Свой я, поверьте, ей-богу, воистину свой!

Ну что ж она, Фемида, вся незрячая такая —

Карать меня вслепую, без причины собралась!

А я обозом, кухней, тылом ведал у Чапая!

А я с Климент Ефремычем когда-то был Вась-Вась!

Мне приговор читают. Нет! Все это не годится!

Такого не бывает! Я не верю! Это сон!

…И безнадежный, тусклый свет из форточек струится,

И я тоской по горло, словно снегом, занесен!

«Сон или нет, это пуля сегодня покажет»,

Сладко зевая, ворчит в уголочке конвой.

Вот уже лоб мне в подвале зеленкою мажут.

Сон это, сон! Лапы в сторону, суки, я свой!

2016

«Нас холодные сумерки взяли в тиски…»

М. Цветаевой

Нас холодные сумерки взяли в тиски,

Нас накрыла дождей паутина.

Вой бродячих собак душу рвет на куски,

Мы стоим над могилой Марины.

Ей бы к синим морям в том проклятом году,

А не в жалкий и жуткий свой угол.

Как вон тем журавлям, что про боль и беду

Нам кричат и уносятся к югу.

Живы мы, черт возьми, с нами ветер шальной,

Шелест листьев и горечь рябины.

И кладбищенский сторож, угрюмый и злой,

Водку пьет над могилой Марины.

Он звенит медяками, считает гроши,

Да глаза, вон, таращит хмельные.

Слово было — и нет, значит, нету души,

Значит, нет ни людей, ни России.

Ей бы ноги к чертям на рога уносить

Без оглядки по белому свету.

Эх, суров отчий край, эх, нельзя на Руси

От петли зарекаться поэту.

Лист осиновый в землю осеннюю вмерз,

И какие-то клячи хромые

Воз какой-то везут, и на тысячу верст

Ни души, ни людей, ни России.

И петляет впотьмах среди ливней косых

Обезумевший клин журавлиный,

И снуют сквозняки, как голодные псы,

День и ночь над могилой Марины…

1995

«Мы с Петрухой работой завалены…»

Мы с Петрухой работой завалены,

Мы письмо с ним всю ночь напролет

Сочиняем товарищу Сталину,

Он нам в лагерь галоши пришлет!

Мы, как бобики, дохнем с Петрухою,

У