Одиночка: Одиночка. Горные тропы. Школа пластунов - Ерофей Трофимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, раз бумаги нет, значит, врешь, – рассмеялся Елисей, рывком отправляя его к двери.
– Это правда! – завопил мужик, дергаясь всем телом и пытаясь вырваться из его хватки. – Даю вам слово дворянина, это правда!
– Чем докажешь, что дворянин? – не унимался Елисей, доводя его до истерики.
– Я все расскажу, господин комендант, – снова завопил мужик. – Я отвечу на все ваши вопросы, только уберите этого дикаря от меня.
– Елисей, погоди, – подыгрывая парню, попросил комендант. – Понимаю, что пленник этот твой. Сам только что это сказал. Но сейчас прошу твоего разрешения допросить его самостоятельно.
– А ежели и вправду дворянин, ваше благородие? – насупился Елисей.
– Ну, если дворянин, то я дам ему возможность выкупиться из твоего плена, – разглаживая усы, пообещал штабс-капитан.
Елисей ясно видел, что комендант едва сдерживает смех и таким образом скрывает кривящиеся в усмешке губы.
– А сколь за него просить можно? – парень сделал вид, что задумался.
– Ну, офицер разведки, дворянин. Думаю, рублей триста можно просить смело, – пожал комендант плечами. – Но это с условием, что он будет нам полезен.
– А ежели нет? – тут же отреагировал Елисей.
– Ну, в этом случае сам решай. Хочешь, выкуп проси, а хочешь, с кашей съешь.
– Я с его кожи себе перчатки пошью, – зловеще пообещал парень, снова встряхивая мужика, словно терьер крысу.
– Я расскажу, где спрятал деньги, пусть он заберет их себе и отдаст меня вам, господин комендант, – вдруг взмолился пленный. – Там хватит на выкуп, честное слово.
– Где?! – прорычал Елисей, встряхивая его так, что у того едва голова не оторвалась.
– Ты полегче, зверюга, – вступился за пленного штабс-капитан, – а то удавишь его раньше времени, и денег своих не увидишь, и мы ничего не узнаем.
– У стены, недалеко от твоего сарая, сухое дерево. Между ним и стеной я закопал кошель. Там все, что у меня было, – зачастил мужик, явно поверивший во все обещания парня.
– Ладно, – чуть подумав, решил Елисей. – Вы, ваше благородие, пока поспрошайте его, а я проверю, как он слово держит. Но учти, не найду там денег, со шкурой своей попрощаешься, – добавил он и сильным толчком швырнул пленника в руки вызванных дежурным солдат.
– Ты, Елисей, потом домой ступай. Я тебе сам завтра все расскажу, – все так же, едва сдерживая смех, пообещал штабс-капитан.
– Добре, ваше благородие. Завтра зайду, – пообещал парень, выразительно покосившись на мужика.
Выскочив из комендатуры, Елисей быстрым шагом вернулся в свой сарай и, найдя свечной фонарь, затеплил его. Потом, прихватив лопату, он вышел на улицу и отправился к приметному ориентиру. Засох шее дерево тут было только одно. Старый платан не покрылся зеленью только в этом году, и потому спилить его еще просто не успели. Быстро осмотрев землю между стеной и стволом, Елисей нашел место, где почва была более мягкая, и, поплевав на ладони, вонзил туда лопату. Через пять минут штык лопаты тихо брякнул обо что-то, и парень, разгребая землю, проворчал:
– И правда нычка. Нагличанин про кошель говорил, а тут ящик еще какой-то.
Быстро вынув из ямы все, что было туда уложено, Елисей закидал яму и, перетащив добычу в сарай, принялся ее изучать. Кошель с деньгами и вправду нашелся. В ящике, помимо него, обнаружились пара пистолетов, средства для чистки, уже отлитые пули, порох, капсюли и какие-то бумаги. Отложив оружие в сторону, Елисей развернул документы и, повернув их к фонарю, принялся читать.
Это был отчет, составленный на английском языке. Им Елисей неплохо владел еще в прошлой жизни, так что понял почти все, несмотря на устаревшие словообороты. Убедившись, что это прямое доказательство вины пойманного шпиона, парень злорадно усмехнулся и, аккуратно свернув документы, убрал их в карман. Потом, распустив завязки кошеля, парень быстро пересчитал деньги и удивленно присвистнул. В кожаном мешке было пятьсот рублей серебром.
По местным меркам, серьезные деньги. Чуть подумав, Елисей отсчитал ровно сотню монет и, пересыпав их в один из своих мешочков, приготовленных для хранения пороха, прибрал остальное. Чтобы не мудрить с хранением, он просто сунул мешок в ящик и, быстро выкопав ямку под стеной сарая, сунул в нее ящик. Засыпав и утрамбовав яму, он снова закрыл сарай и отправился домой. Своей последней фразой комендант явно давал понять, что до завтра ему лучше в комендатуре не появляться. Там и без него забот хватало.
* * *
– Я не желаю с тобой разговаривать, – холодно отчеканил Митя, воинственно сверкая стеклами очков.
– Это с чего ж такая немилость? – иронично усмехнулся Елисей.
– Ты хотел пытать пленного офицера, – фыркнул студент.
– А кто тебе сказал, что он офицер? – продолжал посмеиваться парень.
– Так он сам это объявил, – ответил Митя, заметно растерявшись.
– А я тебе сейчас объявляю, что являюсь принцем китайским. И что? – снова усмехнулся Елисей. – Ты документы его видел? Или, может, бумаги какие он тебе показал?
– Э-э, нет, – смутился студент.
– Так с чего ты вдруг решил, что он дворянин и офицер? – последовал вполне логичный вопрос.
– Но ты собирался его пытать?! – снова взвыл Митя.
– Да мало ли чего я собирался, – отмахнулся Елисей. – Главное, что я вправду сделал. Ты, Митя, главного так и не понял. Это был лазутчик. Враг. Настоящий. Живой. Тот, который готов был всех нас убить, чтобы цели своей достичь. И поверь, уж он-то не станет колебаться, ежели вдруг потребуется прирезать кого. Это, Митя, и есть настоящая война, – вздохнул парень и, обреченно махнув рукой, развернулся, собираясь уйти.
– Так выходит, ты его просто пугал? – сообразил наконец студент.
– Ты в шахматы играешь? – спросил Елисей, оглянувшись через плечо.
– Немного, – удивленно кивнул Митя.
– Так вот. Один умный человек сказал. Война – это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает. Так что учись думать.
Они столкнулись у крыльца комендатуры. У Елисея сложилось впечатление, что новоявленный писарь специально ждал его здесь, чтобы высказать свое «фи». Но теперь, получив очередную порцию информации к размышлениям, заметно растерял свой пыл. Оставив студента старательно морщить лоб, Елисей поднялся в кабинет коменданта и, поздоровавшись, выложил на стол добытые вечером бумаги и мешочек