Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

порах их отношения были встроены в непонятную, почти мистическую программу: совместный бизнес или в какой‑то другой вид деятельности, главное — схватить судьбу за хвост, то сейчас, когда план этот сам по себе истаял, альтруистическая сторона отношений была и вовсе Даше непонятна. Но из песни слов не выкинешь.

В начале декабря Варя вдруг попросила разрешения переночевать. Именно попросила, хотя еще месяц назад ей бы и в голову не пришло воспользоваться вежливой, вопрошающей интонацией. Она просто поставила бы Дашу перед фактом, мол, сегодня я лягу вот здесь, доставай подушки. А тут вдруг снизошла до объяснений.

— Дома нехорошо. Отец болен. Атмосфера непереносимая.

— Что с ним? — встревожилась Даша. — Что‑нибудь серьезное?

— Оклемается. Дело здесь не в болезни, а в мифе, который на этой хвори выстроили. Эта главная особенность моих родственников — сочинять мифы и верить им безоговорочно.

Даша сочла за благо смолчать. Варя всегда начинала злиться, когда говорила про родителей. То ли они ее любовью обделили, то ли она их. В принципе и не важно, кто именно. Осадок всегда один — обида.

Они лежали вдвоем на продавленной софе и смотрели в незашторенное окно. В свете фонаря бесились снежинки, глухо тикали старухины часы, за стеной надсадно кашлял сосед. Интеллигентный человек, а курит, как сапожник. Склеенные никотином легкие никак не могли освободиться от мокроты, и Даше было ужасно стыдно, что не в ее воле создать для гостьи приемлемые условия для сна. Но Варя и не думала засыпать.

— Знаешь, я их с детства боюсь.

— Кого? — не поняла Даша.

— Кого–кого!… Маму и папу. С ними нельзя разговаривать о том, что тебя действительно волнует. Только и слышишь: у папы гипертоническая болезнь, его нельзя травмировать. А любой откровенный разговор — это травма. Иногда, конечно, сорвешься… Мне надо устроить свою жизнь, — добавила она строго.

— Ты про замужество?

— Я про того, кто меня будет содержать. Сколько бы я ни зарабатывала, самой мне собственные запросы никак не удовлетворить.

— Наговариваешь на себя. Ну зачем ты так?

— Как?

— Как куртизанка.

— А я и есть куртизанка, — Варя нащупала на стуле сигареты, закурила, шумно выпуская дым, потом устроилась поудобнее.

Оказывается, у нее есть жених. Зовут Антон. Впрочем, женихом он сам себя называл, Варя на этот счет другого мнения. А Марина (это она о матери), говорит, что они "дружат". Именно что — дружат. Антон в постели никакой. А форсу! Клянется в любви на шекспировский манер. Обожает говорить страстные речи. Подлавливает ее на улице, дарит розы и все говорит, говорит. Полное ничтожество. Не яппи.

— Кто‑кто?

— Яппи — это современные молодые, деловые люди на западе. И не забивай себе голову. Тебе этого не надо.

— Зачем тебе яппи, если ты в России живешь?

— На России свет клином не сошелся. У нас тоже есть яппи. Просто они иначе выглядят. Не так, как Антон. А он ничтожество. Квартиру ему отец купил, мама одела, тетя научила книжки читать.

— А кто он по специальности?

— Был какой‑то там инженер. Теперь холодильниками торгует. А может моечными средствами. Не важно.

— Ты не хочешь связывать с ним судьбу, потому что не любишь его?

— Слушай, дай пепельницу, — Варя с яростью затушила окурок. — Да не знаю я! Люблю — не люблю… Если любовь когда‑нибудь явится, я буду бороться с ней как с болезнью. Любовь отнимает у человека силы.

От столь неожиданного заявления Даша только охнула и села в постели, пытаясь рассмотреть в темноте Варино лицо, а потом спросила первое, что пришло в голову.

— А зачем тебе силы? Для счастья?

— На свете щастья нет, — отозвалась Варя, прошипев буквой "Щ." — А силы мне нужны, чтобы жить. Это я давно поняла. Натура у меня такая, что выжить я могу только сильной. А если вдруг стану слабой, то просто исчезну, растворюсь во вселенной. А Антончик мой все норовит меня заарканить, чтобы потом ноги вытирать. Будет о меня вытирать ноги и конючить: " Ты меня любишь?.. Нет, ты точно скажи." Он совсем не такой, каким хочет казаться. Он романтик. Он никогда не разбогатеет, но будет обещать, обещать, и при этом верить, что его обещания сбудутся. Он пустое место, и его романтика мне поперек горла. Вот ему, — изящная рука сложилась в фигу, полированный ноготь блеснул, как кинжал.

— А мне нужна именно романтика, — Даша не за себя заступалась, а за неведомого Антона, жалко вдруг стало этого дуралея с розами.

— Помоги Бог… Есть, конечно, в мире определенный процент мужчин, для которых одежды Ромео впору. Но я таких не встречала. Мой батюшка, например. Он меня с собой в туристические походы брал. Присмотрит смазливенькую, и в кусты. И уж не мальчик был.

— Ты что, подсматривала за ним?

— Специально не подсматривала, но когда само в глаза лезет… Ночь, палатки. Проснешься, а отца нет рядом. Пойдешь его искать. Словом, он обманывал мать по–черному. Поэтому я не переношу, когда он мне читает морали. И заметь, бабники в семье самые отчаянные моралисты. У него даже имеется теория на этот счет, правда, он не сам ее придумал. У мужчин, видишь ли, есть ген неверности. Ген этот очень стойкий, цивилизация и мораль на него не оказывают никакого влияния. Это инстинктивное желание покрыть как можно больше женщин. Ну, чтоб вывести потомство. Инстинкт этот идет еще о обезьян или от первобытного пещерного человека. Я вообще‑то не верю, что люди произошли от обезьян. Желание раскидывать семя по свету у мужчин скорее от одуванчиков. Природа, вся природа — цветы, растения, стрекозы, минералы, люди — создана по одной формуле. Был создатель, был. Это видно невооруженным глазом.

— Как странно ты говоришь! Что же получается — любви вообще нет?

— У тебя будет. Поэтому хочу предостеречь. То, что у тебя связано с высшим напряжением сил, со слезами, томлением, мучительными и сладкими воспоминаниями — как он мне руку вот сюда положил, как в висок дунул, чтоб прядь волос распушить и так далее, словом, весь этот пасторальный бред, для мужиков что пописать. Правда, если он эстет, он захочет, чтоб унитаз был золотой, а плитка на стенах импортная и самого высокого качества. Справил нужду, отвернулся к стене носом и захрапел.

— Я не могу этого слушать, не могу!

— Просто