Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

А кого любит Явлинский? Себя и здравый смысл. И всегда в отказе. Мол, если вы мне создадите условия, чтоб никто не мешал реформы ладить, и чтоб народ подчинялся безоговорочно, и чтоб не крали, не убивали, а жили разумно, то тогда я для вас счастье и зажгу. Ему бы инкубатором править, там все стерильное, а человеки — они со страстями, они спорщики, они и разума и глупости слуги. Он с этим "Яблоком" эдакая Ева, которой змей искуситель в нужное время в нужном месте и вручил запретный плод. Ладно, пусть живет.

Аграрии… Ах, Евгений Максимович, ох, Евгений Максимович, так и ластится перед Примаковым, а потом пошло–поехало: бездарные реформы, которые принимали бездарные политики… Неужели товарищ Харитонов всерьез считает, что он умнее Гайдара? Пиджак у Харитонова синий, галстук сине–белый в голубизну. Они согласны поддержать бюджет.

Слово взял спикер. Лицо довольное, и вид уже совсем не мятый. Понятно, жена за ним с утюгом не бегает, в перерыве костюм заново погладить не могла, значит, общий вид человека зависит от выражения лица и от фокусов операторов с телевидения.

А у Евгения Максимовича пиджак синий, почти черный, словом, цвет весьма достойный, рубашка чуть в голубизну, а галстук бирюзовый, или бордовый? Но галстука этого переливчатого почти не видно, весь в пиджак упрятан. Глаза умные, подбородок маленький.

Рыжков–старый, тот, который плакал. Пиджак синий, но с химическим оттенком, галстук бордовый мелкого рисунка. Седина на прямой пробор, очень, как всегда, приличен. "Мы из года в год катимся вниз…" Как‑то не по–русски сказано. " Россия — казино, воровская машина, где за бесценок покупают краденое… Россияне прожили 1998 год в безумном мире, где брат грабил брата, а ложь и обман стали нормой поведения". Ну что же, все правильно, но не вам бы, коммунистам, такие слова говорить.

За что Марина любила Ла Карре? В каждом своем романе он неустанно ругает Советский Союз, но при этом всегда получается, что у них там, в их свободном мире, дерьма тоже по самую маковку. А коммунисты в Думе даже не стараются быть справедливыми. Борис Годунов, вишь, страну к Смуте привел! Не Борис, батеньки мои, а Иван Грозный вкупе с вашим Иосифом Страшным–Сталиным. Вы вначале посовестились бы, прежде чем демократов ругать. Да, они воры, про социалку не думают, а думают только про собственный карман. Но у них и задача была другая. У них задача была разрушить. Большевистский строй выглядел столь гранитно и монументально, что вначале вообще не верилось, что это кому‑нибудь под силу. Внешне разрушили, а на деле создали капиталистический большевизм. И Ельцин всему этому гарант. Ну и что? Гайдар что ли это безобразие создавал?

Морозов от независимых… пиджак синий, рубашка белая, галстук зеленый с геометрическим рисунком. И как‑то очень заметны на лице очки. "Мы на краю пропасти…" Мол, это был ораторский штамп, а сейчас он стал реальностью. Ну и что? Подумаешь, удивил. На краю пропасти и будем жить. Вспашем этот край, картошкой засеем, малину разведем. Это очень привычно — жить на краю пропасти. Тем более, что это только слова. Как будто в самой пропасти жить нельзя? Там, небось, тоже картошка кой–какая родится. Мало? А мы не прихотливы.

Примаков взял слово, поблагодарил всех депутатов за понимание ситуации и заботе о стране. Хитрован он, конечно, и дипломат, но это и хорошо. Приняли бюджет, приняли! И уже картинку съезда сменили, а звук не успели выключить, и примаковское "спасибо" раздалось, казалось, из окна, от мерцающих звезд, а не с экрана телевизора. Бюджет, конечно, будет потом трещать по швам, а Явлинский (весь в белом!) будет строго говорить — я предупреждал, мы были против этого бюджета. "Яблоко" думает, что народ их за эту высокую принципиальность будет любить. Как бы не так! У нас народ любит хитрых и незлых, а вовсе не умных и справедливых. Да и что такое справедливость? Господи, решай по уму своему, но не по справедливости, потому что при ней слабому и грешному не жить.

В комнату неслышно вошла Варя, встала за спиной.

— Мам, я хочу тебя спросить. Где я родилась?

Марина повернулась к дочери всем корпусом.

— Как где? В Ярославле.

— И в свидетельстве о рождении дата указана точно? Иногда бывают путаницы.

— А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Ну, положим, из праздного любопытства. — Варя не хотела злить мать, а потому просто пожала плечами, но Марина увидела в позе дочери надменность, а в глазах нахальную, словно бы угрожающую, ухмылку.

— Нет, вы посмотрите на нее! Тебя днями и ночами не бывает дома, я не знаю, чем ты живешь, кто твои друзья, не знаю, какие у тебя планы на будущее, я не понимаю твоей морали… а ты являешься в неурочный час и задаешь праздные вопросы. Почему ты не на работе?

— Может быть, ты еще хочешь, чтобы тебе мои сны показывали? — со злостью сказала Варя.

Ночью Марина извертелась. Политика правительства казалась совершенно непонятной. И очень жалко было Примакова. Потом она вспомнила про дочь. Они не понимают друг друга, а это может привести к самым тяжелым последствиям. Заболело сердце, и она опять стала думать про Примакова, а с него переключилась на роман Ля Карре, который лежал рядом на тумбочке. Замечательно, что девочки из журнала достали ей эту книгу. Кто‑кто, а уж Ла Карре ее бы понял. Все говорят, что он ненавидит Россию, которая, де, его главный враг. Да наплевать ему на Россию. Он ненавидит милитаризм, несправедливость, власть сильного над слабым. А по–настоящему, нутром, подкоркой Ла Карре ненавидит Штаты, пресловутых "кузенов". И не каждого американца конкретно, а символ сытого, богатого, снисходительного родственника, у которого старая, добрая Англия стала приживалкой. Ах, как она это понимала! Мы были великой державой, Англия была великой державой, а купцы из Штатов нас под себя и подмяли. После разрушения берлинской стены нас лучше всего немцы понимали, и мы, и они пережили великую войну и великие разрушения. А теперь нас должны англичане понимать.

Опять защемило сердце, и уже на грани яви и сна скользким угрем мелькнула мысль: не помереть бы во сне, а то так и не дочитаю " Шпиона, который вернулся с холода".

8

Даша привязалась к Варе. Да и как было не привязаться, если та опекала, одевала, носила в дом еду. И если на первых