Возмездие - Василий Ардаматский

Все участники операции, находясь в напряженном ожидании, переносили эту жару тяжело и нервно. Ждали появления в Москве Павловского. То, что Савинков послал именно его, была не единственная, но более мотивированная из всех других версия. В наглой дерзости перехода границы и в том, что потом совершили бандиты на нашей земле, был виден почерк Павловского.

Словесный его портрет, составленный по рассказам Шешени, Зекунова и других савинковцев, а также по рассказу корчмаря, имел при себе каждый участник оперативной группы. Но надо признать, что портрет был плохой, неточный — очевидно, сыграл свою роль страх всех этих людей перед Павловским…

Верный своим повадкам, он приехал в Москву открыто и, не таясь, сошел с поезда на Белорусском вокзале, и он не был опознан дежурившими там чекистами — подвел все тот же словесный портрет. К этому времени в руках у чекистов были савинковцы в общем третьеразрядные, все они испытывали страх перед всемогущим и жестоким полковником Павловским. И когда описывали его внешность, они безотчетно не только усиливали характерные черты его лица, но даже увеличивали его в росте. Так или иначе, дежурившие на вокзале чекисты Павловского не опознали…

Когда поезд подошел к Москве, Павловский приказал Иванову ждать его на привокзальной площади, а сам отправился сделать первую проверку обстановки. Он понимал, конечно, что рискует, открыто приезжая в Москву, но умышленно шел на это, чтобы установить, взяты ли под наблюдение вокзалы. Считал, впрочем, что риск невелик, так как обнаружить и взять его в вокзальной толчее нелегко. И в этом он не ошибался.

Павловский сразу же увидел чекиста, который, стоя в тени, пристально вглядывался в лица всех проходивших мимо него мужчин. Но лица мелькали, исчезали в толпе, снова возникали и снова терялись, и их было много. Павловский нарочно прошел очень близко возле чекиста и, убедившись, что он не опознан, стал за грудой ящиков и оттуда еще несколько минут наблюдал за чекистом, окончательно убеждаясь, что не ошибся. Но он допускал, что наблюдение за вокзалом могли вести и не из-за него…

Взяв извозчика, Павловский и Иванов поехали не к Шешене или Зекунову, а на квартиру родственника Иванова — бывшего дьякона Елоховского собора.

Когда они уже подъезжали к Страстной площади, Павловский вдруг приказал извозчику повернуть обратно — если наблюдатель идет за ними, он тоже должен повернуть, и это будет видно. Но никто больше назад не повернул, и на Садово-Триумфальной успокоившийся Павловский приказал извозчику свернуть направо и ехать по Садовой…

Бывший дьякон был отлучен от сана за пьянство и разврат и теперь занимался спекулятивными аферами. Павловскому все это не понравилось, и он решил использовать расстригу только для того, чтобы с его помощью подыскать удобную квартиру. И уже на третий день Павловский и Иванов перебрались в снятую для них квартиру на Малой Бронной.

Павловский приступил к осуществлению своего плана. Три дня Иванов будет дежурить возле дома Зекунова, а потом зайдет к нему. Когда выяснится, что возле Зекунова все спокойно и путь к нему чист, туда пойдет сам Павловский. Он прикажет Зекунову вести его к Шешене. За ними будет идти Иванов, и, если увидит слежку, догонит их и подаст условный сигнал. Павловский здесь же, на улице, ликвидирует Зекунова и сам спасется бегством. Затем они, встретившись с Ивановым в условленном месте, совершат диверсию и покинут Москву…

Наблюдение за домом Зекунова было поручено молодому чекисту Василию Пудину — у него было симпатичное, лениво-добродушное русацкое лицо и крепкое, с широкими плечами тело. Одет он неприметно — мятые полотняные брюки, рубашка-сорочка, на ногах сандалии.

Уже третью неделю Пудин от рассвета дотемна проводил возле заветного дома, опасаясь, как бы не примелькаться тут людям. Для маскировки он «закрутил роман» с продавщицей лимонада и мороженого Тамарой, палатка которой стояла очень удобно — как раз на углу, откуда были видны и Садовая и 3-й Смоленский переулок, где находился дом Зекунова.

Пудин медленно, с остановками, с чтением афиш на всех тумбах и объявлений на стенах, обходил свои три Смоленских переулка и снова подходил к Тамаре. Выпивал лимонаду и говорил ей разные лирические слова. А в другой «подход» он говорил ей разные лирические слова и одновременно рассказывал, какой он в общем-то легкомысленный и непостоянный тип — он все-таки хотел хоть немного подготовить Тамару к неизбежному концу их романа.

Все это не мешало Васе внимательно наблюдать вокруг, и однажды, во второй половине дня, от него не ускользнуло появление в 3-м Смоленском переулке, где жил Зекунов, рослого мужчины лет тридцати пяти с бородкой, как у Николая Второго. Спустя час он уже был убежден, что этот тип с бородкой, так же как и он, ведет наблюдение за домом Зекунова. Пудин позвонил Федорову, чтобы узнать, не прислали ли ему незнакомого напарника или заместителя. Выяснилось, что никого не посылали. Но теперь Федоров прислал служебного фотографа Костю Зайцева.

С ним была довольно модная девица, а сам он разыгрывал роль подвыпившего совслужащего с портфелем. Поравнявшись с тем подозрительным, Костя, размахивая перед ним портфелем, стал жаловаться ему на свою строптивую спутницу. Аркадий Иванов — это был он — грязно выругался.

— При даме так выражаться… — пристыдил его Зайцев и побрел со своей девицей дальше.

Спустя час фотографию типа с бородкой уже рассматривали Артузов и Пузицкий.

— Какое странное лицо, — сказал Пузицкий. — Абсолютно не логическое. И интеллигентное и нагло-тупое. Верно?

— Ясно одно — это не Павловский, — ответил Артузов. — Но это почти наверняка человек, который послан Павловским проверить Зекунова. Направьте в помощь Пудину еще двух сотрудников.

Иванов вел наблюдение своим особым способом — возле дома Зекунова он находился не больше пяти минут, а потом на час-два исчезал, чтобы затем снова появиться, причем обязательно неожиданно и каждый раз с другой стороны. Чтобы установить, куда он уходит, Пудин прикрепил к нему Леонида Гуревича — расторопного паренька, который пришел к ним недавно по путевке комсомола, — ему еще не нужно было маскироваться под гражданского. Леонид с этим первым своим самостоятельным делом справился отлично — он, что называется, повис на плечах у Аркадия Иванова, как тень ходил за ним, ездил вместе с ним на трамваях и только раз упустил его, когда Иванов вдруг нанял такси, а у Леонида на такой вид транспорта не было денег. Но это произошло, когда уже было установлено, что, как бы бородач ни петлял по Москве, он все равно вернется туда, на 3-й Смоленский.

Затем Леня, следуя за Ивановым, увидел, что он заходил в дом номер четыре на Малой Бронной и вскоре вышел оттуда без кепки и в другой рубашке. Так была установлена база бородача, и за ней было организовано особое наблюдение…

Вечером Иванов решил сделать первую проверку Зекунова и зашел к нему под видом человека, который по адресной справке ищет своего родственника по фамилии Зекунов. Ему, мол, дали адреса трех Зекуновых, и этот адрес — первый, по которому он пошел.

Зекунов знал, что его дом находится под двойным наблюдением, и был уверен, что чекисты в обиду его не дадут. Но он боялся за жену и ребенка.

Впустив Иванова в комнату, Зекунов сразу понял, кто это. Иванов сказал, что постоянно живет в уездном городе Дорогобуже, и стал расспрашивать про жизнь в Москве: что, да как, да почем стоит. Справившись с первым волнением, Зекунов охотно отвечал на вопросы дорогобужца. И когда Иванов спросил, легко ли в Москве получить работу и кем, к примеру, работает он сам, Зекунов сказал ему чистую правду: служит в военизированной железнодорожной охране и что туда легко можно устроиться… Потом Иванов начал прощупывать настроение Зекунова — какому он, так сказать, богу молится?

— Живем как в сказке — чем дальше, тем страшнее. А надеяться вроде больше и не на что… — начал Зекунов и умолк, с опозданием сообразив, что он совсем не должен перед каждым открывать свои настроения.

Ошибка эта, к счастью, не сработала — очевидно, Иванов просто не мог себе представить нормального человека, настроенного как-нибудь иначе.

Иванов пробыл у Зекунова почти час и ушел, ничего подозрительного не обнаружив. На Бронную, где его ждал Павловский, он вернулся в хорошем настроении — на радостях, что проверка сошла хорошо, зашел по дороге в пивную и довольно крепко там угостился.

Павловский услышал запах водки. Иванов не успел и слова сказать, как был сбит с ног свинцовым кулаком полковника.

— Ты что, хочешь, чтобы я из тебя дух выпустил? — шепотом спрашивал Павловский, наклонясь над своим подгулявшим соратником. — Я тебе святое дело доверил! Я тебе свою жизнь вручил, а ты ведешь себя как последняя сволочь. Ты где был?