Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

Ты ее хорошенько почитай, тут о русском народе и его вере, которая сберегала его от всех несчастий. Я ее написал в Первую империалистическую войну, она и сейчас актуальна. Она тебе поможет выдюжить и пройти через все испытания. Верю в тебя. <…>

…Нас троих вызвали в штаб полка, где нам выдали направление в Горьковское училище зенитной артиллерии (ГУЗА). <…> В Горьком в училище меня не приняли, так как оно было уже укомплектовано. Куда идти дальше, я не знал. Наступил вечер. Я вынул записную книжку <…> Сергея Николаевича. <…> Я нашел в ней фамилию народного артиста А. Д. Дикого. Решил идти к нему. <…> Вышел ко мне полный, седоватый человек около 50 лет. Я представился и был сердечно принят. Просидели мы за разговором почти всю ночь. Я рассказал все о Дурылине и о своей неприятности, приведшей меня к нему. Он внимательно выслушал и пообещал помочь. Утром кому-то позвонил и посоветовал идти в училище и обратиться к дежурному офицеру. Я так и поступил. И получил новое назначение в Ярославское пулеметно-минометное училище.

Приехал в Ярославль. <…> Меня зачислили курсантом, но занятий еще несколько дней не было. <…> Открыв подаренную мне Дурылиным записную книжку с адресами, отыскал в ней Ярославль и фамилии Чудиновой А. Д. и Свободина Г. С. — артистов театра им. Волкова. Время приближалось к вечеру. Я решил пойти в театр, но билетов не было. Тогда я прошел через служебный вход и у служащего сцены спросил: «Могу я видеть Чудинову?» Он проводил меня до гримерной, где она готовилась к спектаклю. Я постучал в дверь. Меня пригласили войти. Открыв дверь, я увидел женщину средних лет, красивую, сидящую на стуле перед зеркалом. Она встала, удивленно посмотрев на вошедшего человека в военной форме. Я поздоровался, представился. Услышав имя Сергея Николаевича, она искренне обрадовалась. Сказала, что готовится к спектаклю и у нее нет времени поговорить со мной, но сейчас познакомит меня со своим мужем — Свободиным Григорием Семеновичем, который будет очень рад узнать, как поживают болшевцы, поскольку они очень любят и ценят их. Она вышла и через минуту вернулась с мужем — заслуженным артистом УССР.

Так состоялось наше знакомство, впоследствии перешедшее в дружбу. <…> Время, проведенное в Ярославле, осталось светлой страницей моей жизни. Наша переписка продолжалась до последних дней Александры Дмитриевны Чудиновой. <…>

[На фронте] переписка с Сергеем Николаевичем стала систематической. Я получал от него письма и отвечал ему. Писать о боевых действиях было запрещено, поэтому я, как мог, выражал обстановку в стихах. [В ноябре 1942 года Дурылин сообщил Галкину в письме о смерти Нестерова.] «Я осиротел, Алеша. Он меня любил, и только он один знал все мои литературные произведения и ценил их. Умер он в больнице в ожидании операции — от волнения, вызвавшего повышенное давление в крови и кровоизлияние в мозг. Уж никогда не увидим и не услышим его в Болшеве!»

<…> Не доходя до Смоленска, я был тяжело ранен и остался на всю жизнь инвалидом. Я оказался в полевом госпитале. <…> В Москву попал я только 25 марта. По характеру ранения меня должны были отправить в Иркутск, о чем мне сообщила медсестра Константинова. Она спросила, нет ли у меня знакомых в Москве, кто мог бы походатайствовать перед руководством госпиталя, чтобы я был оставлен на лечение здесь, так как до Иркутска я не доеду. Я ей дал телефоны С. Н. Дурылина и А. С. Новикова-Прибоя, а также адрес моей семьи.

Я был глубоко удивлен, когда буквально через сутки после звонка в госпиталь приехали моя жена, Сергей Николаевич и Ирина Алексеевна. Они помогли мне остаться лечиться в Москве, и через несколько дней меня взял подмосковный госпиталь № 2960 (в Болшеве) на излечение. <…>

Частым гостем госпиталя был также и Сергей Николаевич. Период войны был деятельным периодом его жизни. Он постоянно бывал в народе — читал лекции о патриотической литературе раненым бойцам и офицерам в госпиталях, выступал часто в Москве и ее пригородах с докладами и в то же время писал книгу «Русские писатели в Отечественной войне 1812 года», которая вышла в свет в 1943 году.

Однажды он принес мне в госпиталь записную книжку, на обложке которой было им написано:

А. Галкин.

Из окна и из сердца.

Лирика. 1943. Горки.

На первой странице написал: «Алеше Галкину. Единственное окно, через которое человек может увидеть всю красоту мира и всю правду бытия, — это сердце. С. Дурылин. 9.05.43 года». Далее написал: <…> «Мне пришло в голову — написал бы страничку-другую о встречах у меня с Нестеровым, о его привете к молодежи, о его внимании, одним словом, о твоем впечатлении, я бы включил в свою книгу о нем». <…>

Глава VII. Мои встречи с актерами в доме С. Н. Дурылина

<…> Начинаю со старейшей из актрис, народной артистки СССР Яблочкиной Александры Александровны. <…> Она была близким другом дома Дурылиных. Именно дома, так как очень любила Ирину Алексеевну и ее сестер. К Сергею Николаевичу относилась уважительно, чувствуя в нем судью своей актерской деятельности. Всегда советовалась с ним о сыгранных ролях, выпытывала его мнение. <…> Я ни разу не видел ее грустной, недовольной, злой. Одна доброта жила в ней. <…> По рассказам Ирины Алексеевны, у нее в квартире постоянно ютились приживалки. Однажды ее обокрали. Когда она рассказывала об этом происшествии, все присутствующие «умирали» со смеху. У нее было много дорогих подарков. Жулики на это позарились. Проникнув в ее квартиру, связали проживающую у нее Т. Г. Сундукян, заткнули кляпом ей рот, все, что надо, забрали и ушли. Большинство вещей уголовным розыском было найдено на рынке в Одессе, в том числе золотые часы Собинова с дарственной надписью. Рассказывала она об этом, как могла делать только Яблочкина.

Позже было рекомендовано взять все исторически ценные вещи на государственное хранение. Она же восприняла это по-своему и говорила, как бы жалуясь, Сергею Николаевичу: «Одни пришли — утащили. Я сообщила об этом в Ге Пе У. Мне многое вернули. Слава Богу. Бог не обидел. Потом пришли другие и сказали, что по указанию правительства надо сдать на государственное хранение ценные вещи. Что же мне делать, как же не сдать, коли требует государство? Пришлось сдать. Правда, они мне расписку с печатью оставили». Сергей Николаевич, как мог, разъяснил ей необходимость этого шага. <…>

Как-то при мне она попросила Сергея Николаевича почитать ей что-нибудь духовное.

— Я же ведь знаю, у вас есть. Мне сегодня очень хочется духовного, вашего. Надоели актеры.

Сергей Николаевич не мог