В тени больших вишневых деревьев - Михаил Леонидович Прядухин

моджахед поднялся. Его лицо приняло опять каменный вид, и он молча, не оглядываясь, быстро зашагал куда-то…

А голуби, чем-то встревоженные, начали биться в голубятне

о решетки, выбивая пух из своих тел. И отец, чинивший свой старенький мотоцикл «Урал», видя это и недоумевая, подошел к ним. Посмотрев немного на это необычное поведение любимцев сына, решил их выпустить немного полетать… Высоко-высоко взметнулись птицы ввысь, так что не было их видно. И пожилой крепкий мужчина еще долго стоял, запрокинув голову, смотря в небо… А голуби растаяли в синей мгле. И, потеряв всякую надежду на их возвращение, внутренне кляня себя на все лады,

238

совсем седой уже отец солдата с досады будет сидеть на кухне

и пить горькую… Как вдруг сквозь маленькое низкое окошко, словно лепестки цветков, срываемые теплым весенним ветром с вишен, белые птицы, кружась, опустятся на отчий дом…

Невозможно придумать реальную причину, почему молодая, чистая душа, не причинившая, по большому счету, никому зла, которой жить да жить, так мученически покинула этот мир… Но одно хоть совсем чуть-чуть утешает. Это то, что имя Жаргал с древнемонгольского переводится как «счастье, блаженство»… Может быть, там, высоко-высоко, где растаяли в синей мгле голуби, его юная душа сейчас испытывает это самое счастье и блаженство, потому как тут оно ему явно не досталось…

***

Кадышев, когда первый раз поднял голову под шквальным перекрестным огнем, как и Бердалиев, увидел впереди себя какую-то суету у сарбосов, но несколько автоматных очередей, которые легли совсем рядом, заставили его опять прижать ее

к камням. В ней в одну секунду пролетели вопросы: «Твою мать… Что там происходит? Какого хрена барбосы (так старлей называл сарбосов) не падают на землю? Что там у них за непо-нятка?… Сука… Нас ждали… Это явно засада… Кто предупре-дил?» И тут страшная догадка, словно молния с небес, ударила в мозг Кадышеву: «Барбосы! Бл… буду, это барбосы!» И он, несмотря на жесткий огонь, поднял голову и всмотрелся в про-исходящее впереди: в этот момент царандоевцы уже тащили волоком связиста в сторону кишлака…

— А-а-а-а… Суки… Обезьяны! Ну погодите у меня! — про-кричал старлей и, передернув затвор, стал поливать со своего АКСа сарбосов.

Один из них упал и сразу же начал ползти в сторону киш-лака. Другие, заметив, что по ним окрыли огонь, пригнулись и, отстреливаясь, попятилась к кишлаку Суфла… Бойцы, ле-жащие рядом с Кадышевым, увидев, что он вовсю поливает по афганским солдатам, тоже открыли огонь по ним… Но было слишком поздно. Через минуту царандоевцы исчезли вместе со связистом за глиняными домиками кишлака… Но раненый афганский солдат продолжал еще ползти…

239

— Ну… сука… держи, — вслух сказал старлей, как будто ца-рандоевец был рядом и слышал его.

Он задержал дыхание и прицелился… Короткая автоматная очередь патрона в четыре точно легла там, где полз сарбос… Афганец затих…

— Пацаны!.. Бл… Пропали пацаны! — в сердцах выкрикнул Кадышев и, опустив опять голову, от отчаяния, что ничем по-мочь им не может, стал бить правым кулаком по серым плоским камням, приговаривая одну и ту же фразу:

— Пропали пацаны! Эх, пропали пацаны!..

В это время перекрёстный огонь все более и более раз-горался, и очередная тяжелая дробь ДШК вывела старшего лейтенанта из минутной слабости.

«Так, мы отрезаны сзади и спереди. Справа — скалистый склон, — начал он четко, по-военному оценивать ситуацию. — Обрыв над речкой — единственное укрытие… Других вариантов нет… Лежать дальше — духи при такой интенсивности огня за двадцать минут всех нас тут уработают…»

И Кадышев, срывая горло, что есть силы выкрикнул:

— Взвод! Слушай мою команду! Передать по флангам! Спра-ва налево на первый, второй рассчитайсь! — эхом различных голосов разлетелся приказ старлея в разные стороны…

Через несколько секунд он продолжил:

— По моей команде! Отходим к речке! Под обрыв! Во время отхода первые номера ведут огонь по кишлаку. Вторые — по правому склону ущелья! Минутная готовность! Передать по флангам!..

Опять эхом разнеслась команда старлея, а он в это время, будучи закоренелым атеистом, прижавшись лицом к цевью автомата и понимая, что у них всех мало шансов выйти из-под перекрестного огня, внутри себя взмолился: «Господи, если Ты существуешь, помоги мне вывести пацанов! Аминь!»

И сразу же после этой короткой, но очень искренней молитвы

с криком:

— Взвод! За мной! К реке! Бегом! Марш! — старлей вскочил

и побежал к реке…

Он понимал, что только личным примером сможет поднять взвод, который непрерывно накрывал шквал свинца… На бегу,

240

стреляя по ненавистному кишлаку, где теперь укрылись мрази «барбосы», он периодически оглядывался по сторонам, про-веряя, кто за ним бежит… Из девятнадцати бойцов поднялось четырнадцать…

Конечно же, духи прекрасно понимали, что шурави предпри-мут прорыв, и поэтому за эти несколько минут, пока бойцы бе-жали к реке, выложились на полную, выплёвывая автоматами — магазин за магазином, а пулеметами — коробку патронов за коробкой… Когда Кадышев в очередной раз обернулся назад, чтоб проверить, кто бежит за ним, то ему на секунду показа-лось, что от плотности огня в воздухе образовался туман… Он боялся, очень боялся, что если он заляжет, чтобы прикрыть огнем отступающих, то заляжет и весь взвод, а промедление было смерти подобно. И поэтому он бежал до самого обры-ва… Добежав, он тотчас рухнул на землю, до него с обрыва уже прыгнуло несколько бойцов… Старлей снова продолжил огонь, но уже в обе стороны, пытаясь хоть как-то, прикрыть отступающих…

Периодически отрываясь от ведения огня и бросая взгляды на бегущих солдат, он видел, что вопреки всему под невероятно плотным огнем, когда вокруг бойцов всплошную от пуль раз-летались вдребезги разбитые камни, они, не задетые смерто-носным свинцом, продолжали бежать к реке, к спасительному обрыву…

И все же когда в очередной раз он поднял глаза, то увидел, как одновременно двое бойцов попали под тяжелую дробь ДШК: одного из солдат крутануло в воздухе, и было видно, как молодое тело буквально разорвало на части, а у другого оторвало руку вместе с лопаткой… Потом упал еще один… Потом еще..

Когда спрыгнул последний добежавший боец, Кадышев окинул взглядом лежащих