Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - Василий Звягинцев

Бекетов азартно наблюдал за перипетиями воздушного боя, в голос матерился и бил кулаком правой руки по ладони левой, словно болел за свою команду на трибуне стадиона. Восторженно закричал, когда рухнул в воду один английский перехватчик и заскользил к горизонту, теряя высоту, второй. Вот и подходящий момент начинать действовать. Крейсера тоже ускоряли ход, всё дальше оставляя позади и справа «Гренвилл».

Юрий был настолько увлечён, что прозевал появление хозяев поста. Опомнился, когда под ногами задёргалась тонкая, из рифлёного металла, крышка люка. Первый рефлекс — выдернуть из-под ремня пистолет и стрелять в тех, кто появится. После того что он видел, факт англо-русской войны можно считать состоявшимся и моральных препятствий у него нет. Но…

На уровне инстинктов решение пришло быстрее, чем в связную форму успела оформиться мысль. Он отступил в сторону, люк открылся. Зачем-то ведь его учили воевать в любых условиях, порой совсем неожиданных, и учили по-настоящему, не то что персонажей приключенческих фильмов. Там главные герои настолько туповаты и заторможены в критические моменты, что позволяют противнику делать с ними всё, что придёт в голову. И только избитые до полусмерти, связанные или скованные, под прицелом десятка стволов вдруг обретают второе дыхание и начинают творить чудеса. Да оно, с точки зрения зрителей, и правильно. Не за то они деньги платят, чтобы узнать — профессионал в девяноста процентах случаев до махания кулаками и ногами дело вообще не доводит, а уж если выхода нет, решает вопрос одним-двумя почти невидимыми со стороны движениями. Без лишнего шума, без назидательных монологов… Скучно.

Пистолет здесь извлекать эффектным жестом ни к чему. А вот чужое удостоверение — в самый раз.

Совсем юный младший лейтенант высунулся по пояс и замер, глупо таращась на незнакомого штатского.

— Заходите, лейтенант, заходите, — радушно пригласил Юрий, показывая карточку-удостоверение. — Я волею обстоятельств, кажется, занял ваше место? Приношу извинения…

Здесь его изысканная оксфордская речь оказалась в самый раз, показала, что он человек «из общества» и обладает достаточным чувством юмора, чтобы даже в такой, не располагающей обстановке изысканно строить фразы.

— Капитан Норманн Роупер, — назвал он первое пришедшее в голову имя, — военно-морская разведка. Что-то вы задержались, самое интересное пропустили…

Он указал сквозь открытые смотровые щели на торопящиеся к норду свои крейсера, кружащие в отдалении русские разведчики. — Не умеет наш флот ни стрелять, ни летать. Три эти черепахи за два сверхсовременных истребителя — невыгодный размен…

Известный приём — сразу увести разговор настолько далеко в сторону, чтобы собеседник и не вспомнил, с чего он должен был начаться. Так и получилось, лейтенант даже не задумался — а отчего это ни разу за время похода он не видел капитана ни в кают-компании, ни даже мельком, на палубах.

Тем временем в люк протиснулся старшина-дальномерщик. Тоже удивился.

— И что вы теперь собираетесь делать? — осведомился Бекетов. — Впрочем, если эти ребята наведут на нас свои корабли, заняться будет чем. Только недолго…

Имен и фамилий он у моряков не спрашивал, подразумевалось, что разведка знает всё.

— Но выбирать нам, как я понимаю, не из чего, — подвёл итог Юрий. — Ну, к делу. Старшина, вам, кажется, придётся пока выйти наружу, здесь и двоим тесновато.

Молчаливый моряк посмотрел на своего командира, не услышал возражений и полез через узкую дверь между сиденьями на опоясывающий пост кольцевой балкончик с почти символическим леерным ограждением.

— Дайте-ка дистанцию до головного, — сказал Бекетов. Чуть было не вырвалось — «до флагмана», да вовремя удержался. Черт его знает, вдруг флагман как раз на этой лайбе идёт. А Юрию хотелось ещё какое-то время сохранять инкогнито. Вдруг пригодится.

Пока лейтенант крутил верньеры своего дальномера, Бекетов снял трубку.

— Давай, Коля. Клади руль «право на борт» до упора и ломай их машинку на хрен. Потом ждите. Появятся ремонтники — кладите всех. Не жалейте — они только что три наших самолёта сбили. Задраивайте отсек снаружи, маховик кремальеры тоже разбейте, и все вместе ходом в кубрик. Там поднимай, кого получится, — и вперёд! Я вас постараюсь встретить. Главное — без деликатности. Чёрт, не знаю я, где у них оружейка! Ладно, у первого попавшегося моряка спросишь — покажут. Разобрать винтовки и автоматы — вот тогда и наверх.

Лейтенант с удивлением обернулся на русскую речь. Знать язык, может, и не знает, а по звучанию угадал. Провал? А с чего вдруг? Какое лейтенантику дело, на каком языке и с кем разведчик разговаривает? Наверняка ведь знает, что на крейсере русских перевозят. Гораздо больше оснований удивляться, что капитану разведки на КДП делать.

— До «Тайгера» — восемь миль, — начал докладывать лейтенант. — Скорость — двадцать два узла, продолжает увеличиваться. Для подъёма с воды «Суордфиша» адмирал ратьером приказывает «Блейку» сбросить ход и подобрать пилота… По возможности.

При этих словах голос у лейтенанта слегка дрогнул. Наверное, представил себе, каково это — на двадцатиузловой скорости попытаться подхватить с воды человека. Да его, если спасательная сеть хоть на метр промахнётся, в кашу изломает кильватерная струя.

Ничего странного в команде адмирала не было. После одномоментной гибели «Абукира», «Хога» и «Кресси»[123] (причём два последних были торпедированы при попытке спасать экипаж первого) англичане отказались от этой практики. С тех пор в зоне боевых действий тонущих принято предоставлять собственной участи или человеколюбию противника.

Очевидно, командир «Блейка» так и поступит, вообще не станет сближаться с пилотом. Вода тёплая, спасательный плотик в самолёте есть — продержится на воде до подхода русских. Если они пойдут именно этим курсом. Впрочем, его, скорее всего, подберёт экипаж приводнившейся всего в четырёх милях отсюда летающей лодки.

— Адмирал сигналит нам, — продолжил лейтенант, — «Увеличить скорость до тридцати узлов, считать себя в автономном плавании, аппаратуре работать по основной схеме».

Судя по курсу, — в голосе офицера прозвучали мечтательные нотки, — мы всё-таки можем ещё попасть в Фуншал…

— Что, очень хочется? — сочувственно спросил Юрий, с точки зрения старого морского волка понимая желание младшего лейтенанта попасть не на войну и не в Исландию, а на первый, может быть, в жизни тропический остров.

Хотя он был морально готов к тому, что случилось в следующие секунды и минуты, всё же еле-еле успел схватиться за поручень рядом с сиденьем дальномерщика, почти повис на нём — слишком стремительно крейсер покатился вправо. Нарастающий крен на двадцатиметровой высоте производил куда более яркое впечатление, чем на палубе или в низах корабля. «Каково, — мельком подумал Бекетов, — приходилось матросам парусного флота на ноках бом-брам реев[124] тогдашних „выжимателей ветра“ в свежую погоду, тем более — в шторм? И ничего, не срывались, и делали свою работу». Настил КДП уходил из-под ног. Лейтенант, не удержавшись, ударился лицом об окуляры, старшина чудом не улетел за ограждение наружной площадки. Рефлексы спасли, он, как обезьяна, вцепился в леера руками и ногами, наверняка сожалея об отсутствии ещё и хвоста.

— Что он делает? — испуганно пробормотал лейтенант, выглядывая наружу и имея в виду командира, конечно. С высоты грот-мачты происходящее выглядело страшновато, как на аттракционе вроде «американских горок». Внизу была уже не загромождённая надстройками и антеннами палуба, а вспененная индиговая поверхность океана, очень сейчас неромантичная. Крен от грубейшей перекладки руля достиг не меньше чем тридцати градусов. Корабль, продолжая циркуляцию, постепенно выпрямлялся, но медленно, задумчиво. До Юрия начало доходить: ни он, ни Карташов судоводителями не были, и только что чуть не утопили крейсер со всем экипажем.

Казалось бы — что такого? Махина в десять тысяч тонн, длиной почти двести метров — и какая-то металлическая пластина под кормой, своим отклонением меняющая направление судна.

И тем не менее — практические последствия применения законов аэро- и гидродинамики подчас бывают совершенно катастрофическими, далеко выходящими за пределы обывательского воображения.

На двадцатиузловой скорости мгновенная перекладка руля на борт до упора — опасный маневр, отчего ход штурвала обычно принудительно ограничивается двенадцатью-пятнадцатью градусами. При этом угол крена достигает десяти градусов, что довольно много. А Николай, чтобы достичь максимального эффекта, силой загнал перо руля до технического предела. Наверное, ударом водяного потока баллер перекосило, и подшипники посыпались. А сам «Гренвилл» на циркуляции почти ушёл за критический угол крена, да ещё учитывая пониженную за счёт громоздких антенн и надстроек метацентрическую высоту[125].