Любовь - только слово - Йоханнес Зиммель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стук.
Дверь открывается.
С поклоном входит плут и негодяй.
— Это та книга, господин?
—, Она, большое спасибо. Можете идти спать, Лео.
— Благодарю, господин. Желаю господам приятного сна.
Лорд подходит ко мне. Книга, которую он держит в руке, выглядит старой, ее переплет в пятнах. Определенно, она долгое время лежала в каком-нибудь подвале.
— Это «Дюбук», — говорит Манфред Лорд. — Известная драматическая легенда из истории восточного еврейства. — Он перелистывает титульный лист. — Вообще-то, название здесь не «Дюбук» — это злой дух, который может вселиться в человека, — а «Между двух миров».
— Но это же немецкие буквы, а не еврейские.
— Это перевод на немецкий язык. Смотрите: издательство «Бенджамен Гарц». Первое издание, раритетное, мечта знатоков. Автор вещицы — Ан-Ски. «Дюбук» — одно из произведений, которое чаще всего играют в еврейских театрах. Итак, если вы хотите взять ее с собой…
— Само собой разумеется!
Вечер подошел к концу.
Манфред Лорд берет Верену под руку, пока я надеваю в зале свое пальто. Я все еще надеюсь хотя бы мгновение побыть с Вереной наедине, но Лорд накидывает пальто. Жене он говорит:
— На улице действительно сильный туман и гололед. Ни в коем случае не выходи на холод, любимая! Я провожу Оливера до машины.
— Спокойной ночи, мадам. — Целую руку. Ее пальцы цепляются за мои. — Благодарю вас за чудесный ужин.
Это все. Больше мне ничего не приходит в голову. Сначала он пропускает меня к двери. Его широкая спина закрывает Верену, я больше не вижу ее. Кованые фонари освещают с двух сторон аллею, которая идет к воротам парка.
— Ах, — радуется Манфред Лорд, — Лео уже посыпал дорожку песком, что вы на это скажете? Действительно, не человек — сокровище. Я могу положиться на не него на сто процентов. Всегда! Он уже восемь лет со мной! В огонь за меня пойдет!
Как далеко мы зашли? Что знает господин Лорд? Может быть, Лео…
Мы останавливаемся перед «ягуаром».
Жмем друг другу руки.
— Большой привет семье, Оливер! Всего хорошего!
Я отъезжаю. Он стоит — одна рука в кармане — и кивает. Я тоже киваю в ответ. Что мне еще остается делать?
В эту ночь во Франкфурте очень плотный туман, и шоссе сильно запружено машинами. Еду со скоростью не более тридцати километров, но и при этом машину иногда заносит.
На зловеще пустой, тревожно тихой стоянке автомобилей я останавливаюсь и вынимаю фотографии, которые подарила мне Верена. Всего семь штук, разных размеров, несколько новых, остальные старые. На одной фотографии она совсем юная девочка на бале-маскараде, на другой — в чулках в сеточку, коротких черных брючках, фрачной куртке и цилиндре. Она держит в руках трость и бесконечный мундштук для сигарет во рту, явно подражая Марлен Дитрих.
На одном фотоснимке она совершенно нагая. Должно быть, он сделан совсем недавно: прическа такая же, как у нее сейчас. И модные туфли. Кто ее фотографировал?
Кто сделал этот снимок? Я ненавижу его. Никто не должен знать и видеть, как красива Верена. Я рву все фотографии. Потом поджигаю обрывок за обрывком и жду, пока все они не превратятся в пепел. Пепел топчу. Наконец еду дальше. Туман становится все плотнее. Ветка дерева едва не попадает в машину. Я охотно сохранил бы фотографии, особенно ту, на которой Верена была обнаженной. Но я не имею права рисковать. Я уверен, она подумала, что доставила мне большую радость. Нет, я должен был сжечь снимки. Лео…
Глава 24
Пятнадцатое декабря 1960 года, семнадцать часов.
Четверг. У меня очень много времени. Но без Верены. Она должна быть дома. В четыре часа ее муж пригласил к себе шефа, чтобы дать ему денег на векселя.
(«Я благодарю вас, Оливер. Вы замечательный парень. И этот господин Лорд тоже должен быть замечательным парнем! Вы не знаете, что это для меня значит, ваша помощь». — «Да, господин доктор, есть еще приличные люди в этой стране…»)
Мы провели много часов в «нашем доме». Сейчас Верена одевается. Я с таким удовольствием смотрю на нее, движения ее прекрасны.
Все в ней прекрасно.
Я уже одет, сижу на кровати и курю. Свечи опять догорели. На улице, за закрытыми ставнями, идет снег. Станция АФН передает рождественскую музыку без перерыва.
— Почему Лео здесь?
— Для того чтобы следить за мной, конечно.
— Ты не боишься?
— С тех пор, как мы вместе, нет. — Она пристегивает чулки, надевает юбку. — Смешно, раньше я всегда боялась.
— Лучше все же бояться и сейчас.
— Почему ты говоришь это? — Она застегивает молнию на юбке и берет в руки красный свитер. — Что-то случилось?
— Нет. Но если ты сама говоришь, что он за тобой следит…
— Я жутко осторожна. Меняю такси. Хожу в разные почтовые отделения. Я хитрее его… — Она улыбается. — Этот красный свитер долго не выдержит, если я буду носить его вечно.
— Мы купим новый.
— Тебе понравились мои фотографии?
Я киваю.
— И как?
— Кто снимал тебя обнаженной?
— Зачем тебе это?
— Я хочу это знать.
— Тебе это не нравится? Я сама. С помощью спускового устройства.
— Верена!
— Застегни мне свитер! Я солгала. Это снял Энрико. Теперь ты этот снимок выбросишь?
Я застегиваю свитер.
— Я тоже не хочу лгать. Я его сжег.
— Из ревности?
— Из предосторожности. Я сжег все снимки. Еще вчера ночью. Но я очень хорошо рассмотрел каждый. И, когда закрываю глаза, каждый из них в отдельности стоит передо мной. Особенно один. Тот, на котором ты нагая. Но мы должны быть осторожными, оба! Здесь Лео. Думай об этом.
— Я думаю об этом.
— Верена… — Я сижу сейчас перед ней, она смотрит на меня. — Мы действительно должны быть осторожны… Если что-то произойдет… Если мы потеряем друг друга… тогда… тогда я не смогу дальше жить… — Я подхожу к радиоприемнику и выключаю его. — Извини, я пошлый.
— Ты не пошлый, любимый. Ты прав. Только это печально. Фотографии должны были стать моим рождественским подарком.
— Я его получил, — говорю я и достаю папку-регистратор из своего портфеля. — Сейчас ты получишь свой.
— Что это?
— Наш роман. Все, что я уже напечатал.
— О! — Она бежит ко мне — еще в чулках — и берет из рук папку.
— Ты уже так много написал?
— Я написал намного больше. Здесь лишь то, что я поправил и смог напечатать. Это будет очень большая книга.
— Это тоже очень большая… афера, не так ли?
— Ты хочешь сказать, любовь?
— Нет!
— Правда нет?
— Нет! Нет! Нет! — Она гладит меня по щеке. Потом листает рукопись. — Сто восемьдесят шесть страниц… — Она открывает папку и листает дальше, читает первый лист: «Любовь — только слово».
— Переверни страницу.
Она переворачивает и читает посвящение: «Для В. — с любовью». Она целует меня в щеку.
— Ах, Оливер, я волнуюсь!
— Посвящение мы, конечно, должны вырвать, если книгу когда-нибудь издадут, — говорю я. — Но Эвелин и ты уже всегда со мной.
Она улыбается и, чтобы не обидеть меня, кивает.
— Ты должна читать рукопись втайне и хорошо ее спрятать. Здесь.
— У меня есть еще лучший тайник. Сейф в банке!
— У тебя есть сейф в банке?
— Уже несколько лет. В нем ничего нет. Мой муж ничего об этом не знает. Я положу книгу в сейф. Я так любознательна, Оливер.
— Может быть, это очень плохо.
— Нет!
— Не злись, когда кто-то находится рядом и тебе это не нравится.
— Я тебе это обещаю. — Она гладит кровать. — Да здравствует кровать, — говорит она. Идет по комнате. — Да здравствует радио, да здравствуют свечи. Да здравствуют стол, стул, лампа, да здравствуют все! Вы теперь долго не увидите нас двоих!
— Восьмого января я вновь буду здесь.
— Но мы еще не будем здесь. Мой муж едет с нами в Санкт-Мориц. Он вбил это себе в голову. Что я должна делать? Мы вернемся только пятнадцатого, к концу недели.
— Как я могу связаться с тобой?
— Никак. Я должна буду позвонить тебе.
— Я не живу дома. Остановлюсь в гостинице. Моя мать опять в санатории.
— В каком отеле ты будешь жить?
Я сказал ей, назвал номер телефона. Она все записывает.
— Не бросай записку где попало.
— Нет. Мой муж по праздникам после обеда чаще всего спит.
— Тогда будем вести себя так же, как до сих пор. Я жду твоего звонка от двух до без пятнадцати четыре.
— Да, Оливер. Конечно, может быть так, что однажды не удастся… например, в ночь на Рождество или в канун Нового года.
— Ясно. Да, но рукопись ты не сможешь взять с собой!
— Взять с собой? Завтра после обеда, когда ты улетишь, я приду сюда и прочитаю ее. Всю! Сразу!
Потом мы выключаем электрическую печь, гасим свечи. Верена запирает входную дверь и вешает навесной замок. Идет густой снег. Мы направляемся к моей машине. Улицы пусты. Я могу поцеловать ее.