Тау - Лана Тихомирова

Мост был великолепен! Он соединил в себе традиции стекольщиков Силлирила и Гаутары. Переливался он цветным стеклом, а перила готовили мастера скульптуры из Гаутары. На ажурных перилах танцевали петушки и ангелы, пумы и тигры, девочки и мальчики — все стеклянные.

— А вон там мне зрится великолепная ажурная беседка, которая прекрасно подойдет, чтобы в ней поиграть, — игриво улыбнулся Гай, — а, Михас, что скажешь?

— Она не плоха. И я бы даже сказал, достойна, чтобы мы устроили в ней концерт, — так же игриво ответил Михас.

— Прямо сейчас? — спросил Тамареск.

— Нет, ближе к вечеру, когда станет темнеть, — сказал Михас, — насколько я помню из Силлирила в Гаутару и обратно идут с работы силлиерихи, вот и устроим работягам концерт. И влюбленные очень любят это место для прогулок, так что через часов пять можно будет возвращаться. Как раз хватит, чтобы познакомиться с Гаутарой.

— Это что-то невообразимое, — мечтательно проговорил Тау.

Мы въехали в город, и сразу же попали на узенькую улочку, ведущую вправо и влево от нас.

— Направо или налево, вот в чем вопрос? — задумчиво сказал Михас.

— Направо, у тебя жена и дети, и тебе нельзя налево, — сострила я.

— Чего? Неужели в твоем мире женатым мужчинам нельзя ходить налево? — удивился Михас.

— Ну, это не рекомендуется, и совсем не одобряется обществом. И может привести к разводу.

— Ужасно, — охнули все трое.

— А если мужчине необходимо пойти налево, потому что его дорога так лежит? — спросил Тау, смотревший на меня во все глаза.

Я рассмеялась: кто же знал, что они поймут меня буквально, пришлось объяснять, что значит "ходить налево" в моем мире. После того, как лингвистическое недоумение было исчерпано мы дружно приняли решение поехать направо. Дорога стала подниматься в гору.

Город был белым, точнее полупрозрачным. Но чем выше мы поднимались, тем светлее становилось. Тут не было такого хаоса и толкотни, как в Силлириле. В Гаутаре были только стекло и солнце, и тишина. Редкие прохожие неспешно брели вверх или вниз по своим делам.

— Гаутара держится на большом стеклянном стержне, на который настроены дома, — рассказывал Тау, — Со временем, когда жителей стало слишком много, то дома стали выстраиваться по спирали и с другой стороны дороги. Именно мэрия Гаутары блестит в свете солнца так, что ее даже видно со стороны ФОЛМиТа. Творцы Гаутары славятся тем, что творят из стекла восхитительные фигурки, ими украшают дома. Фигурные вазы, бра, светильники, поставляемые в Пратку, это произведение рук Гаутарских мастеров. Особых достопримечательностей, кроме лепнины и барельефов на домах, в Гаутаре нет. Каждый дом здесь индивидуален, так как каждый хозяин творит его по своему разумению. Двух одинаковых домов вы здесь не найдете.

— Почему именно такую форму для города выбрал Атанаху? — удивилась я.

— Потому что он стремился к своей Гаутаре, но не мог достичь ее. Когда он заложил свой город, то сказал: "Пусть он будет так же высок и стремителен, как моя любовь. И пусть он никогда не дотянется до солнца, как я не смогу дотянуться до Гаутары". К слову, он впоследствии женился на Гаутаре и свою старость они встретили в одном из домов сего славного города.

— Какая романтическая история, — вздохнул Гай, — Знаете, я, кажется готов жениться!

— Ты болен, Гай, выпей лекарство и все пройдет, — не оборачиваясь, ответил Михас.

— Нет, мой бедный скептический друг, я действительно по уши влюблен и более того, смертельно соскучился по суженной, — лирическим тоном проговорил Гай.

Тем временем мы поднялись достаточно высоко, чтобы можно было рассмотреть окрестности. Вид с высот Гаутары на Силлирил и всю Силлиерию был великолепен. Можно было рассмотреть реки, в ближних к городам лесах блестели капельками на солнце статуи божеств.

— Моя заслуга, — горделиво подбоченился Гай, — с того времени, как мне удалось заточить в стекло дух Рыжехвостой пумы, всех кровожадных хранителей лесов стали отливать в стекле, а не кровожадным просто ставят статуи. Странно, что за столько лет они сами не додумались до этого.

— Они много до чего не додумались, — скептически отозвался Эток, — но это не мешает им развиваться в своем особенном направлении.

— Прекратите, — фыркнул Тама, — мы здесь не для того, чтобы обсуждать своеобразный путь Силлиерихов и вам не кажется, что Марлен как-то уменьшилась?

— Нет, не кажется, — задумчиво почесал затылок Михас.

— А, по-моему, с нее уже не так высоко видно, как было, — поддакнула я.

— Из нее уходит энергия, — мрачно сказал Тау.

— Что? — хором воскликнули мы.

— Энергия проклятия, что была с ней все это время, теперь испаряется под солнечным светом, она не получает энергии и изменяется наоборот. Не исключено, что в Пратку она приедет уже вполовину не такой большой, как была.

— А что будет потом? — в ужасе спросила я.

— Потом она станет обычной гусеницей, — я почувствовала, как при этих словах Тау Марлен напряглась, — Может быть, разум ее и останется, но размером она ничуть не будет превосходить своих собратьев.

— Ничего сделать нельзя? — спросила я.

— Можно, — улыбнулся Тамареск, — я думаю можно. Пошлем ее обратно к Ушу, а если она будет совсем маленькой, то я взращу ее в своей комнате, а потом отправлю к Ушу.

— Не уверен, что такой выход возможен, — пожал плечами Тау, — но шанс есть, мне кажется.

— Вот и славно! — облегченно выдохнула я, — Марлен, мы не дадим тебе стать маленькой, — я погладила гусеницу по спинке.

Марлен тихонько завибрировала, это означало, что она довольна.

Глава 11. На закате

После прогулки по Гаутаре, мы пообедали на мосту. Солнце торопилось к закату, а Гай и Михас — к началу самопального концерта. Они пели недолго, где-то часа полтора, но как раз успели к началу заката.

Мы с Тамареском сидели в беседке, на самых почетных местах и слушали. Музыка Тау не была похожа на ту, что я слышала в родном мире. Хотя инструменты были похожи, и способ игры был такой же. Звуки были совершенно другие: живые, объемные, осязаемые, более того, цветные. В одних мелодиях похожие на мыльные пузыри, в других — на комья грязи, в третьих — на цветы, в четвертых на свинцовые шарики, в пятых — на капли весеннего дождя. Я могу сравнивать долго, метафор хватит. Эти звуки живут в моем сердце до сих пор.

Стихосложение на Тау было еще более далеким от привычного мне, и судить его не берусь, скажу лишь одно: чтобы понять стихи Тау, нужно обладать чутким сердцем, а не острым умом.