Квартира в Париже - Люси Фоли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слышала скрежет лопат. Но это было глупо. Мама любит возиться в саду, но сейчас темно, ночь. Почему она сейчас этим занимается? Это не может быть реальностью: должно быть, это был сон. Или какой-то кошмар.
НИК
Второй этаж
Я помню, как вышел из папиного кабинета после того, как рассказал ему, чем занимался Бен, о чем он писал. Спускаясь по лестнице, я думал о выражении его лица. Едва сдерживаемая ярость. В памяти всплыли кошмары моего детства; если у него такое выражение лица, значит, пора прятаться. Но еще я испытал вспышку извращенного удовольствия. Разрушить образ Бенджамина Дэниелса. Показать папе, что он не так уж хорошо разбирается в людях; бросить тень на золотого мальчика, которого, он приблизил к себе, забросив собственных сыновей. Да, я предал Бена, но в гораздо меньшей степени, чем он предал меня и гостеприимство моей семьи. Он сам напросился.
Но триумф был недолгим. Внезапно мне захотелось притупить это чувство. Я пошел, принял четыре маленькие голубые таблетки и лежал в своей квартире в оксикодоновом тумане.
Может быть, я услышал какую-то суматоху наверху, не знаю – как будто все происходило в параллельной вселенной. Но через некоторое время, когда действие таблеток стало заканчиваться, я подумал, что, наверное, стоит посмотреть, что происходит.
На лестнице я встретил Антуана. От него разило алкоголем: должно быть, налакался до очередного пьяного ступора.
– Что, мать твою, происходит? – спросил он, в его тоне сквозила угроза.
– Понятия не имею, – сказал я. Но это была не совсем правда. В моем сознании уже рождалось подозрение. Мы вместе поднялись на третий этаж.
Кровь. Первое, что бросилось в глаза. И много. И в центре всего этого Софи.
– Произошел несчастный случай. – Вот что она нам сказала.
Я сразу догадался, что это моя вина. Я был этому причиной. Я знал, каким человеком был мой отец. И должен был предвидеть, что он может совершить такой поступок. Но я был так ослеплен своим собственным гневом, своей обидой. Себе я сказал, что защищаю семью. Но это… кровь, жуткое, неподвижное тело, завернутое в саван занавеса. Я не мог на это смотреть. В ванной меня вырвало, будто я мог исторгнуть этот ужас. Но, конечно, ужас меня не оставил. Он преследовал меня. И хуже всего то, что во всем виноват только я сам.
Каким-то образом мне удалось взять себя в руки. Я должен справиться. Бену уже ничем нельзя помочь. Я знал, что должен сделать сейчас ради выживания семьи.
Ужасно тяжелое тело в моих руках. Все казалось ирреальным. Часть меня думала, что, если я посмотрю в лицо Бену, это все будет по-настоящему. Возможно, так и нужно было поступить, проститься с ним. Но в конце концов я не смог заставить себя это сделать. Разорвать эти тесные узы, встретиться лицом к лицу со страшной реальностью.
Итак, вы видите, что произошло. Три ночи назад он умер, и мы похоронили его.
Разве нет?
СОФИ
Пентхаус
С той секунды, как я увидела ее, покрытую кровью – кровью моего мужа, – я действовала стремительно, почти не задумываясь. Я делала все ради защиты дочери. Возможно, я тоже была в шоке, но рассуждала здраво. Я всегда была целеустремленной, сосредоточенной. Умела извлекать пользу из любых ситуаций. В конце концов, именно так я и оказалась на своем месте.
Я понимала, что мне нужна поддержка его сыновей, нужна их помощь, Жак должен быть жив для них. Умереть должен был Бенджамин. Перед тем, как завернуть тело, я поднесла телефон Жака к лицу, разблокировала его, сменила пароль. С тех пор я ношу его при себе, написывая Антуану и Николя от имени их отца. Чем дольше я могла поддерживать «жизнь» Жака, тем дольше можно увиливать от сыновей.
После того как я сделала все, что могла для Бенджамина – остановила кровь полотенцем, промыла раны, – мы с консьержкой привели его сюда, в chambre de bonne. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться; слишком тяжело ранен, чтобы попытаться освободиться. Здесь я поддерживала его жизнь – и только. Приносила ему воду, остатки еды, на другой день киш из булочной. И все это до тех пор, пока не решу, что с ним делать дальше.
Он был так тяжело ранен, что, возможно, проще было бы оставить все на волю бога. Но мы были любовниками. А это что-то да значит. У меня много личин: шлюха, мать, лгунья. Но я не убийца. В отличие от моей драгоценной дочери.
– Жак уехал на какое-то время, – сказала я пасынкам, когда они пришли. – Будет лучше, если никто не узнает, что он был сегодня вечером здесь, в Париже. Так что, если кто-нибудь спросит, его нет, он пока в отъезде. Хорошо?
Они кивнули. Им я никогда не нравилась, они никогда не одобряли меня. Но в отсутствие отца они ловили каждое мое слово. Хотели, чтобы им говорили, что делать, как действовать. Они так и не повзрослели по-настоящему, ни один из них. Жак никогда им этого не позволял.
Я вспоминаю о благодарности, которую испытывала к Жаку в самом начале, за то, что он «спас» меня от моей прошлой жизни. В то время я не понимала, как дешево меня купили. Выйдя замуж за своего Жака, я не освободилась, как воображала. Я не возвысилась. Наоборот, я сделала прямо противоположное: приковала себя к нему на всю жизнь.
Возможно, моя дочь сделала именно то, на что у меня не хватило смелости.
ДЖЕСС
Я сжимаю нож, готовая защитить Бена – и себя, – если кто-нибудь из них подойдет ближе. Хотя они не кажутся особенно агрессивными, но в воздухе витает напряжение. Ник переводит взгляд с Софи на Бена и обратно; его глаза безумны. Здесь происходит что-то еще, что-то не до конца понятное мне.
И все же я до сих пор сжимаю нож, костяшки пальцев побелели, я ощетинилась.
– Умер мой муж, – говорит Софи Менье. – Вот что произошло. – Внезапно Ник отшатывается, будто она только что ударила его. Разве он не знал?
– Qui? – хрипло переспрашивает он. – Qui? – Я думаю, он, должно быть, спрашивает, кто.
– Моя дочь, – отвечает Софи Менье, – она пыталась защитить Бена. И я держала твоего брата здесь, я сохранила ему жизнь. – Она говорит так, будто считает, что заслуживает какой-то похвалы. А я не могу найти слова для ответа.
Пока она говорит, я перевожу взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что предпринять. Ник – съежился: присел на корточки, обхватил голову руками, переваривая услышанное.