Тремор - Каролина Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь Таня не подчинялась его контролю. Она всегда была в разном настроении, разном образе. Ее глаза могли излучать и задор, и трепет, и нежную любовь, а иногда тонуть в собственном омуте. Кирилл не знал, что она скажет, что сделает. Куда поведет его в очередной раз, и чем потом запомнится ему. Но между ними всегда была гармония. Страсть, нежность, тепло. Чувства сменяли друг друга, словно ноты в идеально прописанной симфонии. Это и было его наркотиком. Само присутствие Тани больше всего разлагало его.
На этот раз они увиделись не сразу. Комната никуда не исчезла. Не заменилась полем, берегом реки или звездным небом. Он неподвижно сидел, смотря перед собой. Любимый голос заставил его повернуться в сторону.
— Неужели тебе настолько плохо?
Он не видел такой Таню раньше. Ни нежного платья, ни свитера, ни ярких блесток у глаз. Она предстала в кожаной куртке. В той, что была на Кирилле в день их знакомства. Ее волосы были собраны в пучок. Руки в карманах. Она не обняла его, не поцеловала — ничего из того, что было раньше.
— Без тебя невыносимо.
Испытывающим взглядом она смотрела ему в душу. Потом куда-то вдаль. За окно, на отражение звезд в бассейне.
— Я никогда не буду с тобой, понимаешь?
Он больно впился себе ногтями в пальцы.
— Почему? Скажи мне.
Она медленно перевела на него взгляд. Лишь теперь Кирилл заметил на ее глазах смоки-айс, широкие стрелки на веках. В них отстранение, грусть и в то же время жалость.
— Ты знаешь. Я больше не способна ни с кем быть. Ты — боль, а я выбираю свободу.
— Боже… Боль. Ты не знаешь, что бы я отдал, чтобы быть с тобой.
— Вот видишь, — она села рядом с ним на кровать.
— Я тоже твоя боль. Освободись от меня. Живи своей жизнью, своей прекрасной реальностью.
— Она не нужна мне.
— Не ври себе. Ты говорил, что умрешь, если не станешь известным.
Кирилл грустно усмехнулся в ответ.
— Теперь хочется умереть от этого. Я думал здесь, наверху, найду свободу, любовь, и она расцветет в моем сердце. Но оно сгнило. Как и я. Сама видишь, — он указал на остатки веществ на столе и окнах. На кучу бутылок, разодранные подушки и щепки от мебели.
Таня положила руку на его колено. Он крепко сжал ее.
— Найди новый смысл. Прошу, не убивай себя.
По щекам текли слезы. Таня нежным касанием провела по ним пальцами.
— Ты знаешь, что это невозможно. Я не могу не вспоминать тебя, наш мир, где было столько тепла и нежности. Столько настоящей души и никакой фальши. Меня окружает столько девушек. Они, как мухи, летают вокруг ореола Мистера Кира, моего имиджа, но что они знают обо мне? Им это даже не интересно. И не будет интересно никому, ведь теперь я богат, известен, а настоящий "я" мертв. Это самая настоящая пропасть.
Они в молчании сидели на полу. Таня гладила его по щеке, и он, не отрываясь, смотрел на нее. Каждый миг Кирилл старался прожить всей своей сутью. Так шли часы, а потом она исчезла. Растворилась в воздухе, и он остался один. Наступало утро, а значит, пора снова жить. Упорно делать вид, что он счастлив.
* * *
Кирилл отправился в парк. Там он достал фотографию из отсека палетки. На ней они такие счастливые. Стоят со сладкой ватой в парке. Он тянется к ее волосам и улыбается, а она со смехом глядит прямо в камеру.
Кирилл вспоминал этот день, поднимая от снимка голову лишь для того, чтобы обойти людей в парке. Наконец, он достал из кармана зажигалку. "До новых снов, Таня".
Пламя слизывает с угла краску. Он сгинается, став совсем бурым, и оно идет дальше. Чернеет кусочек неба и деревья, и вот они с ней тоже остались лишь картинкой в его памяти.
До рук доходит жар. Пришло время расстаться. Бумага выпадает из них и летит по земле. На ней еще видны их силуэты. Ее заносит по углам, по щелям на асфальте. Она цепляется за редкие окурки и бумагу.
Впившись ногтями в пальцы, Кирилл с силой придавил ее ногой. Перед глазами вновь пронесся тот день, ее улыбка и запах волос. "Освободись", — сказала она этой ночью. Он отчаянно хотел этого, втаптывая в асфальт их счастливые лица.
* * *
В этот же вечер у него был концерт на Мэдисон Сквер Гарден. Пять тысяч зрителей. Ажиотаж. Три часа на сцене.
Кирилл был на пределе. Он ехал туда, сжимая кокаин в кармане куртки. Всю дорогу он размышлял, стоит ли перенять традицию у рок-звезд прошлого. Отдаться героину и все. Ведь терять больше нечего. Печалиться о нем семья будет недолго, а шоу-бизнес быстро найдет ему замену.
«Ты — слабак», — говорил кто-то в его голове, добивал чувством вины за падение. Внутри такая пустота. Лишь кокаин мог исправить это.
Он закрылся в туалете. Из зеркала на него смотрел идол. Серебристая подсветка резко очерчивала кратеры впалых щек, караты на шее. Рельеф на коже куртки и гель на волосах. На нем все мерцало огнем, духом бунта. Только янтарь глаз больше не горел золотом. Капилляры оплели желтоватые белки, и даже капли не могли скрыть этого.
Усмехнувшись своему отражению, Кирилл достал из кармана палетку. Сдвоенные «C» промелькнули в воздухе. Опершись об раковину, он вдохнул порошок. Затем стал смотреть, как спадали с щек слезы.
После каждой дозы стыд накрывал его жгучей волной. Перед ним мелькало лицо отца, все годы борьбы с ним. Он видел того себя, юного парня, который с таким запалом верил, что слава, деньги и успех — противоядие от всего дерьма в его сердце, и чувствовал позор перед ним. Перед своей слабостью. Узнай о ней тот маленький Кирилл и… Нет. Это слишком больно. К тому же, времени на мысли нет. Его ждало пять тысяч зрителей.
Завеса эйфории, наконец, настигла сознание. Прочно оградила от того, что резало душу. Эндорфины в его голове лились мощным потоком. Разгоняя кровь, ток проходил по волосам, по расширенным венам.
На обертоне казалось, он трахает весь мир, вытирая об него сперму. Внизу толпа людей с просящими глазами окунается в его рай вместе с ним. Они тянут к нему руки, прыгают, стаптывая кеды. Эти тысячи подчинены ему. Они обезличены под его натиском и все, что им
