Проект «Аве Мария» - Энди Уир

кофе. Приятный момент: при наличии гравитации я всегда получаю стаканчик, а в невесомости — мягкую упаковку с трубочкой. Надо не забыть упомянуть об этом, когда буду оставлять в интернете отзыв по эксплуатации «Аве Марии».

— Тебе не обязательно сторожить меня, пока я сплю. Все в порядке, — говорю я Рокки.

Он начинает перебирать вещи у себя на рабочем столе.

— Эридианская культурная традиция. Надо сторожить. — Рокки смущенно крутит в руках какой-то механизм.

Ах да, культурная традиция. У нас с Рокки есть негласное правило: культурные традиции не обсуждаются. И это ставит точку в любых спорах. «Просто сделай, потому что у нас так принято» — вот и все. Мы ни разу не сталкивались с непреодолимыми культурными разногласиями… до сих пор.

Я завтракаю и пью кофе. Все это время Рокки не издает ни звука. Он всегда терпеливо молчит — эридианская тактичность.

— Мусор, — произношу я, и манипуляторы забирают у меня пустой стаканчик и упаковку из-под еды.

Я поднимаюсь в командный отсек и сажусь в пилотское кресло. Вывожу на главный экран изображение с телескопа. Планета Эдриан прямо по центру. Последние десять дней я наблюдаю, как она медленно увеличивается. Чем ближе мы подлетаем, тем больше меня изумляют астрономические таланты Рокки. Все характеристики движения планеты и ее массу эридианец определил очень точно. Надеюсь, он и с расчетом гравитации не ошибся. Иначе попытка выйти на орбиту будет крайне короткой и болезненной.

Эдриан — бледно-зеленая планета, окутанная дымкой белых облаков в верхних слоях атмосферы. Поверхность совершенно не просматривается. И снова восхищаюсь фантастической программной начинкой бортовых компьютеров «Аве Марии»: мы вращаемся, пока летим в космическом пространстве, но картинка на экране стабильна.

— Мы приближаемся, — сообщаю я Рокки.

Он на две палубы ниже, но я говорю, не повышая голоса. Эридианец отлично меня слышит.

— Ты уже знаешь, какая атмосфера, вопрос? — кричит он. Аналогично тому, как я вижу совершенство его слуховой системы, Рокки понимает ограниченность моей.

— Сейчас попробую выяснить еще раз, — отвечаю я.

Переключаюсь на экран спектрометра. До сих пор «Аве Мария» поражала своей надежностью, но от сбоев оборудования никто не застрахован. Спектрометр барахлил. По-моему, что-то случилось с цифровым преобразователем. Я включал спектрометр каждый день, и ответ приходил один и тот же: недостаточно данных для анализа.

Я снова навожу прибор на Эдриан. Чем ближе мы к планете, тем больше спектрометр соберет отраженного света, которого, я надеюсь, будет достаточно для определения состава атмосферы.

Анализ данных…

Анализ данных…

Анализ данных…

Анализ завершен

— Получилось! — радуюсь я.

— Получилось, вопрос?! — Голос Рокки взлетел вверх на целую октаву.

Промчавшись по туннелям, он возникает в своем пузыре посреди командного отсека.

— Какая атмосфера на Эдриане, вопрос?

Я читаю данные на экране:

— Похоже, что… 91 процент углекислого газа, 7 процентов метана, 1 процент аргона, а остальное — малые газовые примеси. Кстати, атмосфера довольно плотная. Это все прозрачные газы, но поверхность не просматривается.

— Обычно ты видишь поверхность планеты из космоса, вопрос?

— Если ее атмосфера пропускает свет, да.

— Человеческий глаз — удивительный орган. Завидую.

— Не такой уж удивительный. Поверхность Эдриана я не вижу. Если атмосфера становится очень плотной, она перестает пропускать свет. Впрочем, неважно. Меня сейчас больше интересует метан.

— Поясни.

— Метан не может долго оставаться в атмосфере. Он быстро разрушается под воздействием солнечного света. Так откуда же там этот газ?

— Метан делает геология. Углекислый газ плюс минералы плюс вода плюс тепло получается метан.

— Возможно, — говорю я. — Но там слишком много метана. Целых семь процентов от очень плотной атмосферы. Неужели все это геология?

— У тебя другая гипотеза, вопрос?

— Нет. — Я озадаченно потираю затылок. — Но все равно странно.

— Противоречие — это наука, — замечает Рокки. — Ты думаешь о противоречии. Выдвигаешь гипотезу. Ты ученый землянин.

— Да. Я подумаю об этом.

— Долго еще до орбиты, вопрос?

Включаю навигационную консоль. Мы идем строго по курсу. Расчетное время включения двигателей для вывода на орбиту — через двадцать четыре часа.

— Не больше суток, — говорю я.

— Волнуюсь! — оживляется Рокки. — Наберем на Эдриане астрофагов. У тебя бортовой пробоотборник исправен?

— Да, — уверяю я, не имея понятия, так ли это на самом деле. Рокки незачем знать, что я слабо разбираюсь в тонкостях управления собственным кораблем.

Просматриваю панель научной аппаратуры. А вот и управление внешним блоком сбора. На экране появляется схема. Она довольно проста. Пробоотборник представляет собой прямоугольный короб. Во включенном состоянии устройство поворачивается перпендикулярно корпусу корабля. Затем дверцы с обеих сторон короба открываются. Внутри масса щетинок, покрытых клейким составом: поймают все, что залетит внутрь. Своего рода липучка для мух. Космическая, высокотехнологичная, но в итоге самая обыкновенная липучка для мух.

— Как собранные образцы попадают на корабль, вопрос?

Просто не значит удобно. Насколько я понимаю, автоматизированной системы обработки образцов на корабле нет.

— Мне придется пойти и достать их.

— Люди удивительные. Ты выйдешь из корабля?

— Думаю, да.

Эридианцы не удосужились изобрести скафандры. И я могу их понять. Из космоса не поступает никаких сенсорных сигналов, доступных эридианскому восприятию. Это все равно, как если бы человек в снаряжении для подводного плавания погрузился в угольно-черный океан. Никакого толку. Для внебортовой деятельности эридианцы используют наружных роботов, вмонтированных в корпус корабля. «Аве Мария» такой техникой не оснащена, следовательно, работу придется выполнять мне.

— «Удивительные» — неправильное слово, — размышляет Рокки. — «Удивительные» — это комплимент. Правильное слово «♫♪♫♪».

— А что оно означает?

— Когда люди ведут себя ненормально. Опасно для себя.

— Ааа, — понимающе киваю я, добавляя в разговорник новый аккорд. — Мой перевод твоего слова: «чокнутые».

— Люди чокнутые.

Я пожимаю плечами.

* * *

— Ч-ч-черт!!! — прорычал я.

— Спокойнее, — раздалось в наушнике. — А что, собственно, произошло?

Флакон для образцов скользнул мимо моих рук и медленно упал на дно бассейна. Три фута до дна крупнейшего в мире бассейна флакон преодолел за несколько секунд, однако, находясь в громоздком скафандре, быстро протянуть руку, чтобы поймать падающую штуковину, у меня не получалось.

— Я уронил флакон номер три, — признался я.

— Ничего страшного, — послышался голос Форрестера. — Пока это лишь три флакона. Нужно еще потренироваться с манипулятором.

— Видимо, дело не в зажиме, а во мне.

Инструмент в моей неловкой руке, облаченной в перчатку скафандра, выглядел грубовато, зато был совершенно незаменим. Он превращал неловкие хватающие движения перчатки в тонкую моторику на другом конце. От меня требовалось лишь нажать указательным пальцем на курок, и клещи манипулятора сжимались на два миллиметра. Стоило нажать средним пальцем на другой курок, и устройство поворачивалось до 90 градусов по часовой стрелке. Мизинцем и безымянным пальцем я наклонял манипулятор вперед на 90 градусов.

— Секунду, проверю видеозапись, — сказал