Год Крысы. Путница - Ольга Громыко

— Поспорил, что лицедея в кормильню приведет или сам народ веселить будет, — усмехнулся саврянин, окончательно придя в себя. — Но до ночи, насколько я знаю, никого не нашел.

— А ты?

— Что — я?

— Ты же так здорово на гитаре играешь! — искренне сказала девушка. — Взял бы ее завтра с собой…

— Еще чего, — отрезал белокосый.

— Он же твой друг!

Альк внимательно на нее поглядел, и Рыске сразу вспомнился подслушанный разговор: «Я больше не верю в дружбу». Девушка насупилась, смутилась.

Но подумал саврянин совсем другое.

— А ты сама ему помочь не хочешь? — вкрадчиво предложил он.

— Как? — не поняла Рыска. — Я и петь-то не очень, не то, что играть…

— Ему и сказочница сойдет.

— Ты что! — растерялась девушка. — Какая из меня сказочница? Я так… балуюсь.

— В Зайцеграде тебя это не смутило.

— Ну, там…

— И в обозе тоже.

— Да, но…

— А что, хорошая идея, — поддержал Жар. — Я сам с удовольствием приду, послушаю.

— Нет, я не могу… — Рыска осеклась, внезапно осознав: может. И очень-очень хочет!

ГЛАВА 18

Крысюк, напротив, охотно оседлает любую доступную крысиху, почти не тратя время на ухаживания.

Рыска с утра была сама не своя: все роняла, на все натыкалась и попеременно донимала Жара и Алька:

— А какую мне вначале рассказать — про медведя или про трех тсецов? А сколько их вообще надо? А страшные можно рассказывать или только веселые?

— Не волнуйся, — успокаивал ее друг, — у тебя все сказки хороши. Какая на душу ляжет, ту и расскажешь.

Саврянин молча закатывал глаза (сегодня на Рыску это не действовало, ей предстояло испытание похлеще), в конце концов цинично огрызнувшись:

— Ты лучше подумай, что тебе надеть. Чтоб и выглядела прилично, и немаркое.

— А немаркое почему? — удивилась девушка.

— Гнилая картошка лучше отстирается.

Рыска дрогнула, но послушно полезла перебирать свое добро. Его оказалось не так-то много: дорожная рубашка и штаны, простенькое домашнее платьице на смену тому, что на ней сейчас, полотняное, безо всякой вышивки, и, в самом низу ларя, свадебное платье, бережно отчищенное от грязи. Девушка к нему даже пояс на дощечках соткала, обережный, из белых, красных и черных ниток.

Рыска случайно кинула взгляд на Алька, увидела выражение его лица и поспешила спрятать платье на место. Хотя что он в ринтарских обычаях понимает, и вообще — она ж не за него замуж выходить будет! А жениху оно наверняка понравится. Вон Жар и то одобрил, хоть он и горожанин!

— Может, штаны и рубашку? — рискнула предположить она. Саврянин скривился:

— Только не эти.

— Почему?

— Тусклые. А менестрель должен с порога взгляд притягивать.

— Ты же только что говорил, что одежда немаркая быть должна? — запуталась девушка.

— Немаркое и ярким может быть, пестрым. Вон как юбки у цыганок.

— Но у меня ничего такого нет… — растерянно протянула Рыка. Она частенько заглядывалась на броские, крикливые наряды некоторых горожанок, представляя, как такие платья смотрелись бы на ней. Однако полагала — для них следует быть либо более знатной, либо менее приличной.

— Так пойди купи. — Девушка вначале опешила от такого простого решения, а потом обрадовалась, как ребенок:

— А можно?!

— Ох-х-х… — Альк выдал свой коронный уничижительный вздох, но опять-таки впустую.

Окрыленная Рыска запорхала по дому, как залетевшая в окно ласточка. Надо быстренько-быстренько тут разгрести и бежать на рынок, пока все получше и подешевле не разобрали! До вечера-то всего пятнадцать лучин осталось! Упал ухват, ларь сомкнул челюсти на крае абы как заброшенного в него платья, а натягивать башмаки девушка уселась прямо посреди кухни. Мужчины едва успевали шарахаться с Рыскиного пути.

— Хозяйских коз напоите и подоите! — крикнула девушка уже с порога. — А то я не успела! — И умчалась, не дожидаясь ответа.

Жар с Альком мрачно переглянулись.

— Ты умеешь доить коз? — с большим сомнением спросил саврянин.

Жар неопределенно пожал плечами:

— Коров когда-то пробовал.

— Пробовал или доил?

— Доить пробовал! Достал уже со своими шуточками.

— Ладно, тогда я напою, а ты подоишь.

— Почему это?!

— Потому что у тебя хоть какой опыт имеется.

— А что мешает тебе тоже им обзавестись?!

— Я доить не буду, — отрезал Альк. — Скажи спасибо, что хоть воды принесу.

— Рыска же нас обоих попросила!

— Но ты согласился, а я нет.

Жар понял, что лучше заткнуться, а то действительно и к колодцу самому идти придется.

Пасти коз во время своего отъезда хозяйка не требовала — ничего с ними не сделается, если день-другой в хлеву постоят. Целее будут. Сена им Рыска уже подкинула, веток с ближайшей ветлы наломала; налила б и воды, но в доме она закончилась.

Жар снял с полки подойник и, даже не удосужившись в него заглянуть, нехотя побрел к сараю.

Козы встретили парня настороженно. Обрадовался только козел, но для него у вора сегодня не было ни дела, ни пряника. Закрыв нижнюю створку двери, парень оттеснил в угол самую покладистую, старую козу, подсунул под нее подойник и наклонился, изучая место работы. Разница с коровами оказалась большей, чем Жар думал. Коза повернула голову и тоже поглядела парня — снисходительно, чуть ли не с жалостью.

— Но-но, — сердито прикрикнул на нее смущенный вор, — жуй давай свою жвачку! Сейчас… разберемся.

Коза честно попыталась выполнить приказ, но тут же поперхнулась, и морда у нее стала еще более озадаченная. Жар попробовал сменить тактику — перебирать пальцами, а не тянуть, и в подойник наконец брызнула первая хлипкая струйка.

— Ага! — возликовал вор и принялся за дело двумя руками. Коза его оптимизма не разделяла, но покорно терпела, время от времени вздрагивая и потрепыхивая хвостиком.

В хлеву потемнело — вернулся Альк и заглянул через створку, интересуясь доярскими успехами.

— Да у тебя же там таракан плавает! — возмутился он.

— Где?! Ох ты дрянь… — Жар попытался подцепить таракана пальцами, но тот проявил недюжинный талант ныряльщика.

— Выливай, — с гадливой гримасой велел Альк, — хоть бы глядел, куда доишь, дурак.

— А может, он с козы упал? — обиделся Жар больше на «дурака», чем на приказ.

— Скажи еще, что выдоился.

Вор досадливо выплеснул молоко в навоз. Подумаешь, один маленький тараканчик… Если бы незаметно выловил и выкинул, никому бы от этого молока не поплохело. Но мы же высокородные, мы же привередливые…