Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Выпив утренний кофе, государыня, дабы вконец развеять мрачные мысли и тревожные чувства, начала разбирать свои драгоценности, забылась, веселое расположение духа вернулось к ней, и она готова была принять министров, просмотреть и подписать бумаги.

Весело звонил колокольчик, вызывая камер-пажа. В окно заглядывало солнце, радуя глаз. Чувствовалось, еще немного, и долгая зима канет в Лету. Побегут, поблескивая, ручьи, осядет снег, загалдят грачи…

— Ваше величество, — прервал ее мысли голос камер-пажа.

Она обернулась. Обрадовалась, увидев на вошедшем новый кафтан.

— Зови-ка, кто там, в зале, — приказала она и направилась в кабинет.

Среди поданных бумаг одним из первых подписала приготовленный с вечеру указ о пожаловании дворцового комнатного истопника Милютина в российские дворяне. Взялась за другие бумаги. Внимательно прочитала именной указ с приложением копии Высочайше учрежденного 2 марта 1740 года росписания о назначении в сенат новых членов и о распределении в разные места генералов и прочих чинов; в приложенном у сего росписания значилось следующее: полные генералы Салтыков и Ушаков (верные Бирону) — оставляются при прежних своих местах, Левашов — в отставку, Кейт — при армии на Украине, в малороссийских полках и по Днепру…

«Радеет Эрнст-Иоганн за Кейта. Жди, матушка, событий», — подумалось государыне. Она-то знала, как мечтал об этом месте фельдмаршал Миних. Не раз сказывали ей, что мечтает он о титуле герцога украинского, на что однажды она ответила так: «Господин Миних еще очень скромен: я всегда думала, что он будет просить у меня титула великого князя московского».

VII

3 июля 1740 года маркиз де ла Шетарди в очередной депеше, отправляемой в Версаль, писал: «Генерал Кейт готовится к отъезду в Украину, где он будет начальствовать. Ему дали назначение, которое лестно для него и упрочивает ему положение доверенное и в то же время блистательное: он будет начальствовать над казаками… в его распоряжении и под начальством будет более 170 тысяч человек».

Кейт направлялся в Малороссию с правами гетмана. Бирон этим убивал двух зайцев: лишал Миниха возможности привязать к себе казаков (Эрнст-Иоганн не без оснований подозревал у Миниха зреющие мысли о приготовлении издалека средств к провозглашению себя гетманом) и поручал место человеку доверенному.

Французский посол не мог не подметить обострившегося тайного волнения, возбужденного всеобщим недовольством русских против владычества иноземцев.

Впрочем, по его наблюдениям, Бирон был уверен в преданности гвардии. Действительно, Преображенским полком хотя и командовал Миних, но помощником у него был майор Альбрехт — креатура и шпион Бирона; Семеновский полк находился под начальством генерала Ушакова, весьма преданного Бирону, Измайловским полком командовал Густав Бирон, а конногвардейским — сын Эрнста-Иоганна Петр (за малостью лет его обязанности полкового командира исполнял курляндец Ливен).

В одном просчитался герцог Курляндский: сменив значительно состав гвардии, обновив его за счет молодых рекрутов, оторванных от земли, он оставил их наедине со старыми гвардейцами, что не замедлило сказаться на возникновении волнений и в гвардии, ибо старые солдаты были весьма обеспокоены засильем немцев, и национальная гордость не позволяла им соглашаться с владычеством иноверцев. Кроме того, обманутые в своих требованиях дворяне (при восшествии на престол Анны Иоанновны Остерман обещал шляхетству воссоздание Сената, но, едва власть утвердилась, вместо Сената образован был кабинет министров и появился Бирон) также таили давнее зло на немцев.

В Европе происходили важные перемены. После кончины короля прусского к власти пришел его сын Фридрих. Шведы прощупывали вероятие возбуждения войны с Россией.

Петербургский двор отзывал из Европы умнейшего Алексея Бестужева — креатуру Бирона. Его прочили на место бесславно погибшего Артемия Волынского. В Данию же отправляли Корфа, чрез посредство которого маркиз де ла Шетарди готовился получить сведения, очень полезные для службы короля.

В Петербурге не затихали разговоры о казни Волынского.

Говаривали, Анна Иоанновна ни за что не хотела подписывать смертного приговора. Два дня возобновлялись довольно бурные сцены между нею и герцогом. Государыня плакала. Бирон повторил угрозу уехать — она уступила.

Волынский, будучи в фаворе у государыни, вздумал удалить герцога от трона.

27 июня 1740 года ему отрубили голову, предварительно отрезав язык и отрубив правую руку.

Еще одно немаловажное событие побуждало разговоры в Петербурге: принцесса Анна Леопольдовна была на сносях.

Ждали наследника.

Петербург в царствование Анны Иоанновны представлял одни противоположности — из великолепного квартала человек вдруг переходил в дикий и сырой лес; рядом с огромными палатами и роскошными садами стояли развалины, деревянные избы или пустыри; но всего поразительнее для маркиза де ла Шетарди было то, что через несколько месяцев он не узнавал этих мест: вдруг исчезали целые ряды деревянных домов и вместо них появлялись дома каменные, хотя еще не оконченные, но уже населенные.

Как-то Зум сказал маркизу:

— Здесь совсем нет общества, и не столько по недостатку людей, сколько по недостатку общительности. Нелегко определить: нужно ли искать причину отсутствия общительности единственно только в характере и нравах нации, еще жестоких и грубых, или этому содействует до некоторой степени и характер правительства. Я склоняюсь к убеждению, что наиболее действует последняя причина.

Немцы, казалось, парализовали волю русских. Тех же, кто выказывал сопротивление, казнили, как Волынского, или же сажали на кол.

Воры рыскали по городу, свершая грабежи и убийства.

Казни становились столь привычным делом, что уже не возбуждали ничьего внимания, и часто заплечные мастера клали кого-нибудь на колесо или отрубали чью-нибудь голову в присутствии двух-трех нищих старушонок да нескольких зевак-мальчишек. В царствование Анны Иоанновны одних знатных и богатых людей было лишено чести, достоинств, имений и жизни и сослано в ссылку более двадцати тысяч человек.

Мудрено ли, что русские ждали перемен, а перемены всегда связывались с наследниками.

1740 года 12 августа в Петербурге произошло событие, имевшее значение для всего государства. В этот день, в начале пятого часа пополудни, племянница императрицы Анны Иоанновны, Анна Леопольдовна, бывшая в замужестве за Антоном-Ульрихом, герцогом Брауншвейг-Люнебургским, разрешилась от бремени сыном, названным при крещении Иоанном. Императрица, любившая племянницу, более всех была обрадована этим событием, оно соответствовало ее желаниям передать скипетр в потомство Анны Леопольдовны, помимо цесаревны Елизаветы Петровны.

Рождение принца Иоанна праздновалось при дворе с особенным торжеством. Празднование продолжалось несколько дней.

В записной книге о придворных торжествах 1740 года под 12-м числом августа читаем: «День рождения Ея Императорского Величества внука, благоверного государя принца Иоанна. По полудни в начале 5-го часу, тогда по данному сигналу имелась поздравительная пальба с обеих крепостей и во время той пальбы знатнейшие и придворные обоего пола съезжались ко двору в покои государыни принцессы с поздравлением».

13 августа «для нынешней всенародной радости», как в Сенате, так и во всех местах, присутствия не было.

Маркиз де ла Шетарди в числе первых принес поздравления государыне и отцу новорожденного.

Анна Иоанновна была в восторге, сама воспринимала младенца от купели, сама пестовала его.

Через два месяца по возвращении из Петергофа государыня почувствовала недомогание, стала жаловаться на бессонницу. Здоровье внезапно начало расстраиваться, слабеть.

В конце сентября у нее явились припадки подагры, потом кровохарканье и сильная боль в почках. Медики замечали при том сильную испарину и не предсказывали ничего хорошего.

В один из дней случилось невероятное, о чем долго будут пересказывать внукам деды и бабушки, слышавшие сами о том от очевидцев. Вот как о том записала графиня А. Д. Блудова:

«Это было во дворце на Фонтанке у Аничкина моста, в покоях митрополита московского. Караул стоял в комнате подле тронной залы; часовой был у открытых дверей. Императрица уже удалилась во внутренние покои, говоря словами гоф-курьерских записок. Все стихло; было уже за полночь, и офицер уселся, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой зовет на караул, солдаты вскочили на ноги, офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь. Он видит, что императрица Анна Иоанновна ходит по тронной зале взад и вперед, склоня задумчиво голову, закинув назад руки, не обращая внимания ни на кого. Часовой стоит как вкопанный, рука на прикладе, весь взвод стоит в ожидании; но что-то необычайное в лице императрицы, и эта странность ночной прогулки по тронной зале начинает их всех смущать. Офицер, видя, что она решительно не собирается идти дальше залы, и не смея слишком приблизиться к дверям, решается наконец пройти другим ходом в дежурную женскую и спросить, не знают ли намерения императрицы. Тут он встречает Бирона и рапортует ему, что случилось.