Избранное - Павел Лукницкий

В эту ночь жители Сиатанга, — многие из них с пали уже на крышах, увидели высоко на горе, примерно там, где в прошлом году была посеяна богара Бахтиора, — загадочный, долго пылавший костер. «Кто бы это мог быть? рассуждали между собою ущельцы. — Кажется, никто из селения на охоту не уходил, да и где взял бы охотник столько ветвей для костра?» Никакой тропы в этом месте нет, случайный путник, даже заблудившись, вряд ли мог забрести туда… Кое-кто из ущельцев, всматриваясь в таинственный, мерцавший в высоте огонь, даже подумал о дэвах…

Ниссо, Мариам и Гюльриз спали в доме и ничего о костре не знали. Но в середине ночи они проснулись от далекого грохота барабанов.

— Что такое? — первая вскочила с постели Ниссо. — Мариам, проснись, слышишь?

Мариам вскочила, прислушалась.

— Может быть, караван идет? — сказала Ниссо.

— Нет, какой караван! У каравана — колокольчики, а это барабаны.

— В разных местах они, это наверху где-то! — с недоумением проговорила Ниссо. — Выйдем, посмотрим!

Обе девушки выбежали за дверь. Грохот барабанов в ночной тишине раздавался все громче — монотонный, угрожающий. Ниссо и Мариам сразу увидели мелькающие высоко в горах огоньки, — уже три костра поблескивали в разных местах недоступных склонов.

— Мне страшно! — прошептала Ниссо. — Что это, Мариам?

— Сама не знаю, Ниссо, — таким же шепотом ответила Мариам, обняв за плечи подругу. — Смотри, просыпаются люди!

Внизу, в селении, здесь и там замелькали огоньки. Тревога охватывала Сиатанг, а барабаны продолжали рокотать, мерно и глухо дробя тишину звездной ночи. Эхо этого рокота уже перекатывалось по склонам.

— И-и-и! — прорезал ночь далекий пронзительный крик.

— Ниссо, Мариам, где вы? — выбежав на террасу, тревожно прокричала Гюльриз. — Идите сюда, что-то плохое будет!

— Мы здесь! Сейчас, — ответила Мариам.

Ничего еще не понимая, с занывшим от тревоги и страха сердцем, Мариам забежала в пристройку, крикнула:

— Одевайся, Ниссо!

Быстро одевшись, сама извлекла из-под подушки наган, дрожащими пальцами стала вставлять патроны… Выбежав из пристройки, девушки присоединились к Гюльриз. Внизу, в селении, заполыхал большой костер, и отсюда видно было, как мимо него пробегали маленькие черные фигурки людей.

В темноте под террасой послышался треск камней. Девушки шарахнулись от человека, взбежавшего на террасу.

— Это я, Кендыри, не бойтесь меня!

— Стой, Кендыри! — крикнула Мариам. — Что происходит?

— Басмачи пришли! — сказал возбужденно Кендыри. — Басмачи… Азиз-хон пришел, я прибежал сказать вам… Бежать тебе надо, Ниссо!

— Куда бежать? Что ты говоришь? Откуда знаешь? — испуганно проговорила Гюльриз.

— Спокойными будьте! — произнес Кендыри. — Они еще далеко, время есть. Там они, где их барабаны. Сверху идут. Я Худододу сказал, он собирает людей. Теперь вам говорю. Шо-Пир скоро придет сюда. Они убьют его; и тебя, Ниссо, убьют, если ты останешься здесь. Я бежать не могу, ногу ушиб. Надо навстречу Шо-Пиру пойти. Бахтиор тоже где-нибудь там. Ниссо, а тебе надо спрятаться! Все сказал! Вниз теперь пойду!

Одним духом высказав все это, Кендыри, хромая, сбежал с террасы.

— Постой, Кендыри, постой! — крикнула Мариам, но он уже исчез в темноте.

Ошеломляющее известие так взволновало Ниссо, что в первую минуту она не могла говорить.

— Что будем делать, Мариам? Что нам делать? — воскликнула Гюльриз. Бежать надо в горы, прятаться!

— Нет! — крикнула Ниссо. — Вы оставайтесь здесь, вам ничего не будет. Я побегу, я одна побегу туда, Шо-Пиру надо сказать, убьют Шо-Пира!

— О, мой сын, мой сын! — заломила руки Гюльриз. — Что с ним будет!

— Не кричи, нана, — с неожиданным спокойствием произнесла Ниссо.

— Я тоже с тобой, — сказал Мариам.

— Нет, ты оставайся. По тропе нельзя бежать, схватить могут, надо по скалам. Ты не можешь по скалам. И ты не можешь, Гюльриз. Оставайтесь здесь!

И, вырвавшись из рук Мариам, Ниссо спрыгнула с террасы и помчалась бегом к гряде скал. Где-то в вышине раздался отрывистый резкий звук ружейного выстрела. Громкое эхо перекатилось по склонам.

Едва Ниссо достигла гряды, из-за темной скалы на нее набросились три человека. Прежде чем она успела крикнуть, один из них накинул ей на голову мешок. Ниссо забилась, но ее повалили на камни. Еще два человека подбежали сзади. Мгновенно скрученная веревками, Ниссо осталась лежать, как куль.

— Тихо! — прошептал на ухо одному из бандитов Кендыри. — Спрячьте ее, а потом принесете в башню. Я пойду вниз.

2

Барабаны, неслыханные в Сиатанге со времен ханских войн, гремели с назойливой, удручающей монотонностью, не приближаясь и не удаляясь. Над долиной медленно всходила луна, освещая мечущихся по селению ущельцев. Десятка три факиров с женами и детьми собрались во двор Худодода. Волнуясь, крича, размахивая руками, они обсуждали, что делать. Их жены суетились, успокаивая плачущих детей. Худодод бегал по домам, собирал оружие, но, кроме четырех старинных фитильных ружей да десятка дедовских боевых луков, у факиров не нашлось ничего. Они тащили во двор Худодода кирки, ломы и просто палки. Все знали, что у стариков, приверженных к Установленному, можно было бы собрать еще с полдюжины ружей, у Науруз-бека было даже ружье, заряжающееся с казенной части, но когда Худодод с несколькими ущельцами сунулся к старикам, — дома их оказались запертыми изнутри.

Худодод, полный отчаяния, прибежал к своему дому, но не нашел и половины людей, только что наполнявших его двор.

Факиры, гонимые страхом, давя и обгоняя друг друга, уже бежали по тропе, ведущей мимо крепости к Верхнему Пастбищу. Матери с детьми на руках задыхались от бега.

Едва они миновали крепость, откуда-то сверху раздались частые выстрелы из скорострельных винтовок. Пули защелкали по тропе. Факиры в смятении ринулись обратно к селению. Только три молодых ущельца, вооруженных фитильными ружьями, залегли на краю тропы. Они заметили в лунной мгле, на скалах, мелькающие белые пятна и, раздвинув подпорки своих первобытных ружей, послали вверх несколько пуль. Худодод присоединился к ним, но чуть не был раздавлен трескучим каскадом посыпавшихся сверху камней. Обвал перекрыл тропу, отрезал отступление. Поняв, что ничего уже предотвратить нельзя, Худодод решил пробраться к Верхнему Пастбищу.

И пока факиры, схватив на руки детей, крича на своих голосящих в ужасе женщин, бежали в селение, четверка отъединенных от них молодых ущельцев ползла между скалами, пробираясь от тени к тени, стараясь укрыться от цокающих по камням пуль. Когда, наконец, все четверо добрались до головы канала, яростная стрельба прекратилась. Прижимаясь к отвесным скалам, избегая освещенных луною мест, они прокрались до следующего мыса, за которым, сжатая тесниной, река неслась навстречу, гремя сталкивающимися на дне валунами. Лунный свет сюда не проникал. Тропа лезла вверх по отвесному склону. Здесь не было никого.

И, поднимаясь по этой тропе, Худодод трезво обдумал план действий: дождаться на Верхнем Пастбище наступления дня, затем подняться на водораздельный хребет; найти среди льдов и снега спуск в соседнее, параллельное сиатангскому ущелье Зархок; выйти этим ущельем к Большой Реке и, встретив там идущий из Волости караван, предупредить об опасности.

Опрокинутые ружейным огнем и кинувшиеся назад факиры, вбежав в селение, рассыпались по садам, прыгая через ограды, чтобы как можно скорее достичь пустыря, пересечь его и устремиться вниз по ущельной тропе. Всем казалось теперь, что басмачи явились не снизу, а от Верхнего Пастбища и с боковых гор и что путь к Большой Реке чист.

В самом селении раздавались выстрелы. Одна из женщин упала, пробитая пулей. Ее предсмертные крики неслись над долиной. Толпа уже разбегалась по каменной россыпи пустыря, по залитым лунным светом новым участкам. Кто-то, добежавший до первого мыса, перекрывая вопли отчаяния, детский плач и проклятия, кричал: «Сюда, сюда, сюда, сюда!» И все кинулись на этот призыв.

Но едва рассеянная по пустырю толпа сомкнулась у мыса и узкой струйкой потекла по ущельной тропе, как впереди послышались угрожающий свист и топот несущихся навстречу коней.

Новый вопль отчаяния, умножаемый отзвуком скал, прозвучал над толпой, повернувшей вспять. Давя друг друга, стремясь вырваться из проклятой западни, люди уже ничего не соображали. Какой-то маленький мальчик сорвался с тропы и с визгом полетел прямо в бурлящую реку. Вода сразу накрыла его. Обезумевшая мать кричала: «Марод! О, Марод! Мой Марод!», — но толпа влекла ее за собой, и ее вопли терялись в общей разноголосице.

Топот коней и угрожающий рев басмачей приближались. Едва факиры выбрались с тропы на пустырь, мимо них, сверкая в лунном свете клинками сабель, стреляя во все стороны на полном скаку, промчалась цепочка передовых всадников. Полы их халатов развевались над крупами храпящих, взмыленных лошадей. Устрашающий крик: «Уррур, уррур!» — и пронзительный свист сменили вопль припавших за камни факиров, а в глубине ущелья, за мысом, раздались медные переливы трубы.