Есенин - Виталий Безруков

Притворившись, что ему стало плохо, Хлысталов закричал: «Помогите! Кто-нибудь!.. Эй!»

— Что такое! Что случилось? — вбежал хозяин.

— Помогите выбраться, дух перехватило… Бассейн перепутал… Ну, что стоишь? Ждешь, когда утону? — крикнул Хлысталов. У него и впрямь сердце работало на пределе, и ноги вот-вот могла свести судорога.

— Давайте сюда, к лестнице! — засуетился испуганно хозяин. — Через бортик я вас не вытащу… Держитесь за руку… вот так… поднимайтесь осторожно!.. — Когда Хлысталов, делая вид, что превозмогает сердечную боль, постанывая, вылез из бассейна, хозяин заведения, поддерживая его под руку, повел в душевую: — Надо скорее под теплый душ, товарищ полковник, отогрейтесь, и все пройдет!

— Ты что, Эдик? Что с тобой? — увидел их вышедший из парилки Велинов.

— Бассейн перепутал… — вяло махнул рукой Хлысталов. Когда хозяин отрегулировал воду, он встал под душ.

— Я ни при чем, — стал оправдываться хозяин. — Я услышал крик, прибежал, а он, гляжу, тонет в контрастном бассейне…

— Ты что, ненормальный, Эдик? — удивленно развел руками Велинов.

— Да все в порядке, чего тут страшного? Ну, искупался в холодной воде, зато теперь ого-го! — засмеялся он, выходя из душа и кутаясь в свежую простыню, которую принес хозяин.

— Не зная броду, не суйся в воду, — шутливо погрозил пальцем Велинов и бултыхнул свое распаренное тело в контрастный бассейн.

— Эх! Ух! Здо-о-о-рово! Ох-ох! Хо-ро-шооо! — рычал он, окунаясь с головой. Хлысталов, стоя рядом, с восхищением смотрел на друга: «Ты часом не морж, Леша?»

— Чего? — не расслышал Велинов.

— Не морж, говорю? В проруби зимой не купаешься?

— Я не морж, Эдик, — смеясь, ответил Велинов, тяжело подымаясь по лестнице из бассейна. — Но хрен моржовый, это точно! — подмигнул он Хлысталову и захохотал, довольный своей остротой.

— Ну, ты как, полковник, нормально? — с притворным беспокойством спросил он Хлысталова.

— Нормально, товарищ «Хрен моржовый»! — поддержал его шутку Хлысталов.

— Ну и хорошо! Я сделаю второй заход, а ты пойди отдохни… А то хочешь, тебе массаж сейчас сделают? — улыбнулся он лукаво.

— Нет, действительно пойду полежу! — Хлысталов прошел в зал с камином и, постелив на диван простыню, улегся, закинув руки за голову. Слушая приглушенную музыку, он закрыл глаза и попытался вздремнуть, но мысли, одна тревожнее другой, не давали ему покоя: «Знает ли Велинов этого хозяина и его прошлое? Может, их что-то связывает? Исполнители нужны были во все времена… Чекисты нередко пользовались услугами мокрушников — вспомнить хотя бы зверское убийство Зинаиды Райх — бывшей жены Есенина. Но Леша мой друг, и дружба эта проверена временем! Хотя времена меняются, а с ними и люди! Документы-то есенинские у меня выкрали… ничего не взяли, а документы, которые собирал долгие годы… на тебе! И сработал, я в этом твердо уверен, — хозяин этой бани! Но на кой черт уголовнику какие-то бумаги? Он поискал бы другое… Стало быть, выполнял чей-то заказ. Чей заказ, товарищ генерал, друг мой единственный?. А ведь в украденных документах и были собраны именно веские доказательства причастности Троцкого к убийству Есенина! И про Блюмкина тоже… а теперь Велинов преподносит это как свою версию… Зачем?» Это неожиданное открытие заставило его подняться с дивана. Хлысталов сел и, помотав головой, попытался прогнать горькую мысль.

— Этого не может быть! Потому что этого не может быть никогда! — приказал он себе и, накинув простыню, направился в сауну. Войдя в нее, Хлысталов остолбенел — рядом с Велиновым сидела голая девица, которая массировала ему плечи и спину.

— Я… мне уйти? — нерешительно спросил Хлысталов.

Велинов сально улыбнулся:

— Заходи, у меня от друга тайн нет! — Он обнял девицу, тиская ее груди. «Пей и пой, моя подружка, на земле живут лишь раз», — процитировал он строчку есенинского стихотворения. — Знаешь, чьи это стихи? — Спросил он девицу.

— Неужели ваши? — девица вульгарно засмеялась.

— Ты вот что, как тебя? Оля, кажется?

— Лена, — поправила девица.

— Ты иди, Лена, а то мой друг, я вижу, тебя стесняется…

Девица, капризно надув губки, послушно встала и, не стесняясь своей наготы, прошла мимо Хлысталова. Велинов звонко шлепнул ее по заднице:

— Хороша стерва!

— Ой! — взвизгнула девица. — Фу, какой вы грубый, генерал, — сказала она, уходя и с силой захлопывая дверь.

Хлысталов, подстелив простыню, уселся рядом с Велиновым.

— Ты хотел что-то сказать? — спросил генерал все еще не пришедшего в себя Хлысталова.

— Я хотел сказать… Я хотел сказать, что были и другие, желавшие Есенину гибели… не только Троцкий!

— Кто, например?

— Мариенгоф!

— Бред, Леша… Он-то с чего? Они же друзья были…

— Не бойся врага — он может только убить, бойся друга — он может тебя предать. Есть такое философское изречение, — проговорил Хлысталов с оттенком загадочности.

— Не совсем так, но что-то в этом роде, — согласился Велинов. — Ты причины мне назови, причины… — Голос его стал недовольным.

— На мой взгляд, могли быть две причины: первая — страшное чувство зависти честолюбивого Мариенгофа. Он всегда пытался претендовать на исключительную роль лидера в имажинизме и в их дружбе… Ты читал его «Роман без вранья», «Роман с друзьями»? В них все его отношение к своему другу. Главный ОН, и рядом какой-то пьяница Есенин.

— Да читал я его «Роман с друзьями», и «Циников» читал. Ты дальше развивай, — нетерпеливо потребовал Велинов.

— И вот ситуация кардинально изменилась, — продолжал Хлысталов. — Есенин — великий русский поэт, можно сказать, с всемирной, пусть и скандальной славой, и Мариенгоф — технический секретарь издательства. Но главное — другой повод для серьезного конфликта между ними… — Он замолчал на несколько секунд, а после решительно произнес: — Все, Леша, я больше не могу, пошли отсюда, — слез с полки, попытался открыть дверь, но та не поддавалась.

— Массы маловато, пусти… — Велинов отстранил друга и попытался толкнуть дверь плечом, но тщетно. — Надо же… эта блядь ее так захлопнула, что заклинило!

— Не хватало нам здесь изжариться. — Хлысталов уселся на пол, где было немного прохладней. — Ты постучи, вон, ковшом.

Велинов взял ковш и начал барабанить в дверь. Через какое-то время она распахнулась, и на пороге появился хозяин.

— Как же это вы, товарищи, закрылись?

— Ты что? Твою мать! — оттолкнув его в сторону и помогая Хлысталову выйти из сауны, заорал генерал. — Что у тебя с дверями? — наступал он на перепуганного хозяина. — Снаружи они запираются, что ли?

— Боже упаси! Просто новое все. Дерево не просохло… то есть рассохлась дверь, наверное… Я прикажу ее подтесать…

— Я тебя прикажу подтесать! — Велинов погрозил ему кулаком.

— Простите, Алексей Николаевич, товарищ генерал, больше такое не повторится.

— Да ну тебя на хер, морда! — брезгливо махнул рукой Велинов и, пропустив вперед Хлысталова, направился в каминный зал. Когда они уселись за стол и выпили по рюмке водки, Велинов проговорил, аппетитно жуя бутерброд с черной икрой:

— Значит, Мариенгоф? Сальери-Мариенгоф заказал Моцарта-Есенина? — Он налил еще по полной рюмке, чокнувшись с Хлысталовым, выпил содержимое одним глотком. — Хороша, чертовка! — крякнул он. — Что ж, «синдром Сальери» во все времена был живуч. Серость не прощает гения!

— Да, синдром Сальери, как ты сказал, да еще помноженный на деньги!

— Деньги? — Велинов удивленно вскинул брови.

— Да, Леша, деньги, и немалые… Они получали неплохие деньги за «Стойло Пегаса», и книжная лавка давала какой-то доход. — Хлысталов выпил водки и поморщился. — И пока Есенин с Дункан были в Америке и Сергей писал ему душевные письма, которые, я убежден, Мариенгоф давал читать кому надо, он продал «Стойло Пегаса» и открыл собственное кафе «Калоша» в роскошном «Метрополе», с фирменным блюдом «котлеты Мариенгоф», отстранив Есенина от руководства книжной лавкой поэтов, что была на Никитской, рядом с Консерваторией.

— Да, задача! — пробормотал Велинов, думая о чем-то своем. — Но ведь это все тоже надо обосновать. Подтвердить документально, так сказать… Ты снова будешь собирать все эти документы? — холодно поглядел Велинов на друга, наливая себе водки. — Н-да, задача!..

Фраза: «Ты снова будешь собирать документы?» — резанула Хлысталова, подтвердив его подозрение. Чтобы не выдать охватившего его волнения, он встал и, отойдя к камину, сел в кресло — качалку, уставившись в огонь. Глядя на пляшущие языки пламени, полковник вдруг ясно представил сцену «Моцарт и Сальери» в кафе «Калоша» в далеком 24 году.

Теплым августовским вечером Есенин в компании подвыпивших друзей проходил мимо гостиницы «Метрополь».