Сапфировый альбатрос - Александр Мотельевич Мелихов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто идет?
— Командир пятой роты.
Голос Ротченко спросил удивленно:
— Какой бог пронес вас сквозь эту дрянь?
— Не могу знать, господин капитан, — отвечал Никонов, беря под козырек. — Честь имею доложить: рота моя выбита неприятелем до одного. Оставшиеся сдались. Прапорщик Каверин убит. Прапорщик Лосинский, посланный для связи в четвертую роту, не вернулся.
— Благодарю вас, — отвечал Ротченко. — Значит, все обстоит благополучно?
— Так точно, господин капитан, — согласился Никонов.
Никонов пошатнулся, схватился за живот и упал.
Ротченко следил, усмехаясь, за превращениями поручика Никонова. Он знал, как умирают люди, и не ужасался. Лицо поручика покрылось потом. Глаза в упор глядели на штабс-капитана. Тот усмехнулся:
— Успокойся. Сейчас все пройдет. Помрешь — Георгия дадим в приказе, и больше ничего. Поручения есть?
Еще один знаменитый сосед обоих Мишелей по Курятнику на Канаве, Сказочник, таким манером припоминал, каково смотрелся второй Мишель в еще самом первом «Сумасшедшем корабле» на Мойке. Который обзывался куда ж более пошикарнее — Дом искусств, Диск. С атласными обоями и цветными колоннами. Пропахшими подпорченной селедкой. Там второй Мишель смотрелся длинным, тощим, большеротым, огромноглазым и растерянным. А впереди, вспоминал уже потрепанный жизненными обстоятельствами Сказочник, у второго Мишеля лежал долгий ответственный путь выправления идеологии. У него на начальной стадии выходило только странное, припоминал Сказочник, а он изо всех своих интеллигентских силенок ужасно как старался заделаться обыкновенным. И в окончательном итоге победил — занял такое обыкновенное место в художественной литературе, что его без усилительной лупы может разглядеть один лишь такой до крайности бдительный изучатель, как и не я.
Только какие-то железы на шее у него отросли, да еще в сытые годы он сделался еще более худее, чем в голодные. В те голодные годы его рассеянный вид внушал большое уважение, а рассказы наиболее лучше всего у него выходили о гражданах полусбрендивших, да к тому же и пребывающих при окончательно и бесповоротно сумасшедших делах и обстоятельствах.
Хоть бы даже и в Варшаве — это же ж была нашенская российская окраина:
Такой уж бзик у кандидата на классную должность Кроля: жениться на Марише.
— Раз, два! — и, как деньги будут, — женюсь.
А денег нет иной раз даже и на то, чтобы пойти в цукерню, поглядеть на Маришу, как она бегает меж столиков, разнося господам офицерам шоколад.
Война вот что сделала с корнетом Есаульченко: всадила в окоп, надышала в лицо копотью, залила глаза синим пламенем и сокрушила слух так, что казалось ему — вогнали ему от уха к уху железный кол и бьют по тому колу молотом. А потом вытащила из грохота, дыма и пламени и пустила гулять по варшавским улицам.
Завтра конец отпуска. Завтра корнет Есаульченко полетит по полю на коне сквозь дым и грохот или, оставив коня в обозе с денщиком, спрячется в окопе.
Вот что сделала война с корнетом Есаульченко, тем самым, который по гостинице гулял голый, но при шпорах и сабле.
Егорец влетел в комнату рано утром, когда кандидат Кроль еще спал; заторопил, затормошил, задергал:
— Без дела я, господин кандидат, вовек бы вас не обеспокоил. Офицер в вас нуждается, господин кандидат. Приведи, говорит, мне такого человека, который бы лучше всякого доктора бумагу мне написал. Приведи мне, говорит, такого человека, которому скажу: весели господина корнета — и чтобы сразу девочки кругом. А я, говорит, час подожду, а как час пройдет, стрелять буду.
— А — позволь! — какую бумагу ему?
— А на бланке: контужен, мол, человек, извините, пожалуйста, и подпись — кандидат Кроль. Деньгу зашибете, господин кандидат, а офицер в Варшаве останется — вам для наживы.
Корнет Есаульченко спрятал бумаги в карман и стал перед круглым столиком, растопырив кривые ноги. Ворот тугого кителя был уже расстегнут.
— Садись. Не торчи! Пей!
— Я господину корнету не только бумаги… Я такие места знаю, что господин корнет закричит от восторга и побежит по улице. Будет господин корнет бежать и кричать в голос. А девочки…
Тут кандидат Кроль довел голос до шепота, и, пригнувшись к офицеру, помотал черной головой.
— А у господина корнета есть деньги, чтобы веселиться?
И длинная фигура кандидата прыгала на стуле, и пальцы на столе сплетались и расплетались.
— Есть.
— У господина корнета есть деньги, чтобы веселиться! И он пьет в этой комнате, когда вся Варшава для него построена?
Если покажется на Уяздовской аллее грязный лапсердак, то сгинет сей же час. Всякий брезгливо откинет носком ярко начищенного сапога спрятанную в лапсердак человеческую вонь, потому что создана она не для тонкого нюха отпускного офицера. Для офицера создано только то, что, напитав зрение, слух и желудок, рождает человеческую веселость.
Белая панель, свиваясь в гудящую электрическую дугу, убегала из-под спотыкающихся ног корнета и кандидата. И уже задыхался Кроль, и стало ему трудно передвигать ноги, будто идет он по колено в воде. А корнет неутомимо гремел саблей впереди.
— Ты, черт тебя, не знаешь, куда идти? Ты что говорил? Ты — обманывать офицера?
— Но, позвольте, господин корнет… Зачем же? Знаю! Я такое место знаю…
А вся Варшава для Кроля — одна цукерня. Больше ничего нет в Варшаве.
— Веди, а не то…
И в трепете повел Кроль офицера туда, где люди утопали в молочных ароматах и шоколадном пару.
— Тут, господин корнет… Сейчас, господин корнет…
И уже Мариша встала перед офицером:
— Шоколаду пану?
Корнет Есаульченко целовал ручку Мариши, и та ласково улыбалась ему, а на Кроля даже не взглянула.
Офицер сунул кандидату сторублевку. Сторублевка упала на пол.
— Поднимай! Бери!
— Господин корнет… Это такое недоразумение…
— Отстанешь ты или нет?
И рука корнета уже полетела к эфесу. Дрожащим голосом Кроль произнес:
— Это невеста моя, господин корнет…
— Что?
Корнет Есаульченко, обернувшись, заглушил шпорами и саблей все вокруг. Ступил шаг вперед. Кандидат Кроль сделал шаг назад. Еще шаг вперед — еще шаг назад.
— Это невеста моя, господин корнет… Но зачем же, господин корнет, саблей в ухо? Я — раз, два! — деньги в кармане, и женился, господин корнет. Вам вредно волноваться, господин корнет. Господин корнет другую найдет. Прямо — раз, два!
И кандидат Кроль отскочил от корнета, потому что кривая сабля засвистела в