Гренландский меридиан - Виктор Ильич Боярский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4 мая
Любить грозу в начале мая
Поэтам только суждено.
У всех у нас судьба иная:
Мы потихоньку замерзаем,
И нам ни грустно, ни смешно…
Погода в течение дня: температура минус 26 – минус 29 градусов, ветер северо-восточный 6–8 метров в секунду, видимость хорошая, дымка.
«Это май – озорник, это май – весельчак дует свежим на нас опахалом!» Увы, это все из той же серии про май, в котором то гроза, то солнце, то свежее опахало. Четвертого мая на ледниковом куполе Гренландии из всех перечисленных выше майских признаков, к счастью, отсутствовала только гроза. Солнце светило в полную силу, но грело неадекватно, не говоря уже об опахале, которое опахивало нас с такой неистовой свежестью, что в буквальном смысле освежовывало наши незащищенные лица. Северо-западный ветер дул прямехонько в левую щеку, глубины капюшона явно не хватало для того, чтобы спрятать туда лицо, поэтому приходилось часто вертеть головой, подставляя ветру относительно свежие и пока еще не доведенные им до твердого состояния участки кожи. Это было в полном смысле слова нелицеприятной процедурой. Помимо лица, вполне естественно мерзли ноги и руки. Чтобы каким-то образом разогнать кровь по жилам и поскорее отогреться, я передвигался перебежками в рваном темпе. Это, помимо ощутимой пользы для меня лично, должно было вдохновить и идущих за мною собак, которые обычно реагировали на такого рода заигрывания с ними и пытались достать меня, когда я подпускал их поближе. Должно было, но не вдохновило. По-видимому, сегодняшний мороз, отвратительное скольжение по сухой, твердой снежной поверхности (вынудившее меня в конце концов снять лыжи и передвигаться пешком) повлияли и на их настроение, Во всяком случае они еле плелись, обреченно повесив заиндевевшие морды и оставались равнодушными к моим прыжкам и заигрываниям перед их носом. В первой половине дня вперед с компасом ушел Бернар, я же занял свою привычную позицию за ним перед упряжкой Кейзо. Его собаки шли совсем медленно, останавливаясь перед каждым бугорком, так что Кейзо приходилось очень часто самому налегать на нарты, чтобы помочь им преодолеть очередное, казалось бы, совсем незначительное препятствие. Паузы в движении становились все чаще и продолжительнее. При этом, понятно, грелся главным образом Кейзо и периодически я, когда, оказываясь поблизости, помогал ему толкать нарты. Замерзающих при подобном образе движения было неизмеримо больше, в связи с чем было решено заменить упряжку Кейзо и выпустить вперед из резерва Ставки упряжку Джефа как самую организованную. Действительно, дело пошло побыстрее, но все еще не так, как нам хотелось бы.
До обеденного перерыва мы шли со средней скоростью 2,5 мили в час. Обед проходил не в оживленно-непринужденной обстановке, как это бывало в спокойные солнечные дни, а в сосредоточенном молчании. Тишину нарушал только свист ветра и приглушенные капюшонами звуки разгрызаемых орешков – занятие, весьма опасное для зубов. В такую погоду не только орешки, но и сухофрукты, особенно изюм, приобретают твердость корунда и требуют уважительного к себе отношения. Единственным, что можно было есть, не опасаясь последствий, были грецкие орехи. Вообще уже мысль о том, что надо снимать рукавицы для того, чтобы извлечь из полиэтиленового мешочка замерзший камешек орешка или изюма, начисто прогоняла аппетит. Я решил, что будет удобнее насыпать эту изюмительно-ореховую смесь в жесткие полиэтиленовые баночки (благо они у нас были) с тем, чтобы можно было поглощать эту смесь небольшими порциями, опрокидывая содержимое баночки прямо в рот и, что самое главное, не снимая при этом рукавиц. Моя левая щека горела, а усы и борода с наветренной стороны соединились твердой и очень холодной ледяной перемычкой, причем все мои попытки разобщить их во время обеденного перерыва с применением обычного способа, то есть погружая их насколько возможно в крышку от термоса, наполненную горячей водой, на этот раз не увенчались успехом, и я был вынужден продолжить путь со слегка перекошенным ртом, что, к слову сказать, уже никак не могло ухудшить выражения моей и без того искаженной страданием физиономии.
После обеда все, кроме меня, Джефа и собак, нацепили ветрозащитные маски, что сделало их похожими на грабителей банка или группу захвата с тем лишь, наверное, отличием, что вид у наших был более понурый. Впервые за весь переход я надел теплую парку и пошел впереди, и если бы не щека, то жизнь могла бы показаться вполне сносной. Собаки недомогали по-своему. У Джимми из Джефовой упряжки что-то случилось с лапой, и незначительная поначалу хромота перешла в сильную, однако он продолжал стоически натягивать постромки. У Кавиа вся морда была в крови. Это обычно происходит, когда собака, хватая снег на ходу, чтобы утолить жажду, ранит губы о его твердую поверхность. По всему было видно, что сегодняшние километры давались собакам очень тяжело. Даже вечно игривый Хак использовал любую возможность при остановках завалиться на снег и хоть немного передохнуть. К 4 часам пополудни упряжка Джефа выдохлась, и вперед вышла упряжка Уилла, в которой, как и положено предводителю, были самые крупные собаки. Но, как это водится и у людей, крупный – необязательно сильный и уж совсем редко умный. Во всяком случае у собак, так же как и у людей, между линейно-весовыми габаритами и их силовыми и умственными способностями нет выраженной прямо пропорциональной зависимости. В данном случае это нашло свое подтверждение в том, что со сменой лидирующей упряжки темп наш не увеличился, а поведение Сэма в роли вожака вообще не поддавалось объяснению: он шел таким зигзагом, как будто запутывал следы. Но даже при таком темпе наш отряд постепенно растянулся, и вскоре отставание Джефа – а его упряжка после смены пошла последней, чтобы собаки смогли отдохнуть – стало критическим, и мы вынуждены были остановиться.
Я пошел к Джефу, чтобы помочь ему, а Уилл совсем как Хак, не теряя времени даром,
