Убийства в поместье Лонгер. Когда я в последний раз умирала - Глэдис Митчелл

наших членов, пока мы не допустили женщин, на основе равенства полов, к полному членству в обществе. Это вызвало значительные изменения в матримониальных и брачных отношениях. Мужья и жены, действуя на основании разумной концепции, что X иногда равняется 0, возвращались на пути семейственности и добродетели, пока в 1928 году число обратившихся за копченым свиным боком в Данмоу[17] не превысило все предыдущие показатели почти на двести процентов. Это большая награда личному влиянию наших членов, равно мужчин и женщин.

Порой у нас возникали “случайные” ситуации — убийства и тому подобное. В эту категорию я включаю театр Грандат, когда задремавший в партере зритель был атакован автором пьесы с невероятной яростью и убит ударом по голове, который нанесли латунным пюпитром; убийца выхватил его из оркестровой ямы. В этой связи интересно отметить, что ведущая музыкально-комедийная актриса, игравшая в Париже, была оправдана галантным, но откровенно несправедливым французским жюри за удушение автора пьесы, когда он попробовал исправить ее произношение слова “детали”. Французы неким логичным образом заключили, что это был crime passionelle[18], а поскольку они славятся восхищением перед темпераментной реакцией высокого напряжения, то отказались рассматривать дело дальше. Случай, который заставил нас ощущать гордость за деятельность общества, а также уверенность в том, что его доктрины распространяются с достойным внимания успехом, — линчевание негодующими членами лондонской аудитории двоих опоздавших в первом ряду театрального балкона.

Придирчивые тетушки и ядовитые дядюшки тоже получали долю внимания от полных энтузиазма членов общества; дело дошло до брата двенадцати лет и любимой собачки богатой тети. Кондуктор трамвая убил пассажира, который предложил флорин, когда от него требовалось пенни. Билетный компостер, обнаруженный с помощью рентгена, был найден глубоко внутри черепа жертвы. Но необходимо упомянуть и о ситуации, когда пассажир вспыхнул гневом, получив потертые монеты в качестве сдачи, и убил кондуктора, задушив того собственными шерстяными рукавицами. Это произошло в Глазго, и осторожный вердикт “Не доказано” стал результатом. Член общества был публично восславлен.

Но из всех случаев убийства, с какими мы как общество были связаны, оказался тот, что породил наибольший объем восхищения, одобрения и симпатии от наших членов — я получил более трехсот писем с поздравлениями по поводу, и все вместе со значимыми пожертвованиями на адвокатов, — а именно отпускник, который увидел крупного румяного мужчину (в ярко-голубом двубортном пиджаке с медными пуговицами, новых брюках сизого цвета, белом шерстяном свитере с низким воротом и яркой твидовой шапке), стоявшего на вершине Бичи-Хэд и любовавшегося видом на Английский канал. Член общества, поддавшись, я полагаю, самому мощному примитивному импульсу, подкрался и столкнул мужчину в пропасть. Тело подобрали с корабля. Разговоры об убийстве и привели меня к тому, что я начал писать эти мемуары».

Инспектор Блоксхэм усмехнулся.

— Некоторое время понадобилось ему, чтобы перейти к делу, — произнес он. — Приятель пишет по-английски лучше, чем говорит.

— В определенном смысле да, — кивнула миссис Брэдли. — Но помимо этого интересно остановиться, сделать паузу именно тут и отметить тот отпечаток человеческого характера, который можно извлечь из этих страниц.

— У него явно нет уважения к человеческой жизни. — Блоксхэм кивнул, выбил трубку и принялся заново набивать ее. — За исключением этого, хотя…

— А вы согласны, что написавший это склонен к преступным деяниям? — спросила миссис Брэдли, улыбаясь, как обычно, ужасно, без веселья и без жалости.

— Этот тип несомненный преступник! — воскликнул инспектор. — Абсолютно уверен! Идея убийства вроде даже забавляет его!

— Ну, в каком-то смысле это забава, — сказала она, после чего вернулась к рукописи. — Стиль изложения меняется в этом месте, — добавила она. — Убийца начинает описывать собственные деяния, которыми он непомерно гордится.

И она продолжила читать:

«Мой собственный шанс доказать, что я достоин места основателя, президента и секретаря этого великого общества, наступил в пятницу, восемнадцатого апреля нынешнего года».

— Ага, вот и оно! — сказал Блоксхэм.

Миссис Брэдли кивнула.

«Я наслаждался тихими вечерними часами так, как мне хотелось, не делая дурного никому, совершенствуя радостные впечатления дня и мой собственный разум, когда мой покой был нарушен громким, пьяным, хриплым мужским голосом внизу, некультурным, злобным и просто чадящим пивом и гневом, выкрикивающим имя Паддикет. Заинтересованный, поскольку по приказу старой леди, владелицы этого поместья, я трудился и потел каждый день, выполняя дурацкие поручения…»

— Да, не особенно он был доволен своей работой, — заметил инспектор. — Хотелось бы знать, не добрался бы он до старой леди, если бы у него появился шанс.

«Я прислушался. Голос был настолько раздражающим, и чувства, которые он выражал, настолько грубыми, что импульс подвигнул меня обнаружить свое присутствие для вульгарного существа внизу и предложить ему покинуть окрестности. Чтобы совершить сей акт, я открыл высокое окно и выбрался на террасу.

С достойной похвалы решительностью сделаться настолько совершенным, насколько это возможно, в тех смехотворных трудах, к каким я был принужден во время пребывания в Лонгере, с помощью диаграмм и математических методов я выработал угол полета легкоатлетического ядра, когда оно выпущено правильно. Ядро я как раз сжимал в руке, когда выбрался из окна на каменную террасу.

Голос продолжал вести оскорбительный монолог, он повторял безграмотные фразы, делал постоянные ошибки, использовал словечки из низменного лексикона, способные испачкать даже саму ночь. Кровь тысячи членов нашего возлюбленного сообщества закипела во мне. Без слова — без звука — я наклонился над широким каменным парапетом и поместил ядро с изяществом аккуратности и надежностью прицеливания, которой не добиться никаким