Убийства в поместье Лонгер. Когда я в последний раз умирала - Глэдис Митчелл

— Бедный Кост! Я видела его, конечно, — сказала миссис Брэдли. — И попыталась поднять его дух. Он чрезвычайно удручен. Мисс Кэддик переносит ситуацию лучше. Представляет, будто она героиня кино, ставшая жертвой невероятно опасной и сложной интриги. Но в кино все обычно верят в счастливый финал, так что Кост живет в надежде на скорое избавление!

— Мне жаль Кэддик, — признал инспектор. — Она — жертва обстоятельств, жертва любви к злодею.

— Косту? — Миссис Брэдли улыбнулась так, как мог бы улыбнуться дракон.

— Ну, убить двоих — достаточно злодейский поступок, одного, а потом и другого, — сказал Блоксхэм. — Но я горю нетерпением услышать этот набор фраз. Много их там?

— Достаточно. Найдите утешение в том, что я могу замолчать, как только вам станет скучно.

Она откинулась в большом кресле, зажала рукопись в желтых пальцах-когтях и начала читать вслух.

«Я родился в 1899 году и получил более-менее несовершенное образование. Я подвергался, как полагаю, обычным физическим, моральным и интеллектуальным рискам юности и возмужания и в свой срок достиг без очевидных несчастий так называемого возраста благоразумия.

Ничего достойного со мной не происходило, пока в 1919 году я не решил найти для себя новое общество. С детства я принадлежал к церковному клубу, известному в окрестностях некоего уважаемого города как “Сыны рыцарства”. Смысл нашего существования состоял в том, чтобы собирать фонды для обнищавших бедняков. Подобная цель, достойная по мнению многих, совершенно аморальна по мнению других, поскольку дать своему собрату нечто в обмен на ничто есть наиболее глубоко и опустошительно деморализующая процедура, которой человек может подвергаться, хотя мы выполняли ее, используя милосердие как прикрытие. У нас был фонд угля, фонд одеял, фонд одежды для маленьких детей, праздники и мероприятия для юношества в нашем округе и бесплатный экскурсионный автомобиль для взрослых.

Я оценил масштаб нашей деятельности после того, как выполнял роль помощника вышибалы на весьма странном шоу с участием проекционного фонаря. И меня посетила мысль: мы как агенты социальной службы были не нужны, мы давно устарели. Мне хотелось принять участие в чем-то современном и, превыше всего, найти общество, которое приносит реальное благо человечеству. Я ощущал себя усталым и разочарованным в тот момент, и моим единственным желанием было упасть на постель — в одежде, ботинках, всем прочем — и уснуть без тех сложных приготовлений, какие заставляют мудрейшего из детей (один мальчик бросал куски торта в изображения, создаваемые проекционным фонарем, а я в это время пытался в темноте понять, кто является нарушителем, и выкинуть его) решить, что он не будет вообще отправляться в кровать.

Я был готов поменять ботинки на тапочки, когда в мой мозг буквально запрыгнула великая идея. Почему бы не покориться импульсу? Почему бы не лечь так, как есть, и не уснуть? Почему бы — еще более важная мысль — не распространить доктрину потворства примитивным импульсам? Почему бы не убедить своих сородичей принять такой взгляд на применение своих сил?

Я не буду претендовать, что общество, таким образом учрежденное, станет функционировать по уникальным правилам, но они, вероятно, окажутся не самыми обычными для обществ. Мы решили никогда не встречаться, не иметь официального адреса, нигде не упоминать себя, за исключением отправленных ко мне писем, требующих ответа, в которые следует вкладывать проштампованный конверт с адресом. Я избрал себя президентом и секретарем. Никаких больше должностей. Список членов — только у меня в трех экземплярах. Один — в ящике моего стола, другой помещен с прочими моими бумагами в банковскую ячейку, третий — в распоряжении адвокатов общества.

Мы решили, что необходимо находиться в тесном контакте с нашими юристами, поскольку по самой природе общества неизбежно, что его члены часто будут входить в столкновение с законом. Начнем с того, что у нас имелись участники — в основном джентльмены в возрасте, с обширными и уважаемыми деловыми связями, — смотревшие на свое членство как на способ выпускать пар и напряжение, от которых им не позволяли избавиться болезненный декор и фрачная респектабельность обычной жизни. Эти обладатели седых бород колотили полисменов по шлемам тростью или плевали содовой водой на лысины товарищей по лондонским клубам. Один зашел так далеко, что схватил камбалу из ледника в рыбном магазине и принялся хлестать ей по лицу особенно неприятной знакомой дамы. Та уже в четвертый раз меняла свое мнение по поводу того, какую птицу подать к обеду.

Последовали разбирательства в судах, вызвавшие фрейдистские слухи о противозапретном движении, но это легко уладили наши адвокаты, которые обычно держались предположения, что достойный сожаления эпизод был результатом всего лишь заключенного пари. Присяжные, ощущая симпатию к неудачнику, обычно снисходили к мнению защиты, и нарушители отделывались легким испугом, жили дальше лучше и счастливее, поскольку могли потакать своим примитивным импульсам в подобной небрежной манере.

Самой большой сложностью было управляться с членами, которые хотели удовлетворить аппетит к садизму или мрачной жестокости. Когда мы замечали таких людей, то им выносилось предупреждение, за второй случай их изгоняли из общества; если дальнейшие слухи об их низменном поведении доходили до нас, то мы передавали их в руки закона, поскольку общепризнано, что жестокость не является примитивным импульсом, она продукт сумрачного, угрюмого и болезненного разума.

Затем были случаи воровства, попытки удовлетворить импульсы по завладению желаемым объектом. Большинство эпизодов клептомании, о которых писали газеты между 1920 и 1930 годами, имели отношение к нашим членам, и один известный психолог, чье имя не может быть названо, получил в подарок красивые часы, купленные на добровольные пожертвования признательных персон в благодарность за вклад его гения в изобретение термина, позволявшего скрывать их недостойное поведение и уменьшать наказание, установленное властями.

Свободная любовь и сопровождающие ее последствия также занимали внимание