Последние узы смерти - Брайан Стейвли

огнем воздух. Все, чему он научился у хин, ушло, покинуло его. Он чувствовал, как хватают воздух сведенные страхом губы, как глубоко в нем таится сладостная теплая надежда, что это кончится, что бог отпустит его. На миг жесткая нить этой надежды удержала его. Но Длинный Кулак улыбнулся чуть шире, и нить порвалась.

– Вот что ты такое, – прошептал шаман. – Вот для чего живешь.

– А если Ран ил Торнья тебя уничтожит? – сквозь стиснутые зубы выговорил Каден.

Длинный Кулак махнул рукой, отгоняя предупреждение вместе с дымом:

– Уничтожить меня так же невозможно, как заколоть звезду в ночном небе.

– Он может убить это тело, – выдавил Каден в отчаянной надежде, что не ошибся, что понял правильно.

Груз эмоций давил, словно толща океанских вод, грозил снести, растереть в порошок последнюю стену мысли.

– Может отсечь твою протянутую в мир руку. Чем ты тогда будешь играть на своих инструментах?

– Откуда знаешь? – прищурился шаман.

– Ил Торнья в курсе, кто ты. В курсе, что ты здесь, и ведет на тебя охоту.

– Плевать. Он для меня не опасен, даже в этом малом облике, который я принял, чтобы ходить путями вашего мира.

Кадену казалось, что натянувшийся от усилия рассудок вот-вот лопнет.

– А Сьене? – прохрипел он. – Она тоже здесь.

Длинный Кулак вдруг окаменел. Лицо его горело в свете костра, голубые глаза не таяли в струях жара. Каден спросил себя, вправду ли он произнес последнее предостережение вслух или только подумал о нем. Он не понимал, что творит с ним бог, не представлял, как с этим бороться, – и вдруг все кончилось. Пропала сокрушительная тяжесть. Огонь стал просто огнем. Лицо шамана – обычным человеческим лицом: жестким, внимательным. В нем не осталось ни следа веселья и легкомыслия.

– Что ты сказал о моей супруге?

– Она здесь, – повторил Каден.

Он тяжело дышал. Пот заливал ему грудь и спину. Разум снова принадлежал ему, но казался невесомым, отвязанным от него и от мира. Пропала куда-то нестерпимая жара. Или не пропала, а он перестал ее чувствовать. Или чувствовал, но не воспринимал как жару.

– Она здесь, – с трудом повторил он.

Длинный Кулак впился в него взглядом:

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я был с ней, – осторожно ответил Каден. – С девушкой, в чей разум она пыталась вселиться.

– Пыталась? – Шаман ухватился за это слово, как за перила крутой лестницы.

– У нее не получилось, – кивнул Каден. – Не знаю почему. Она… богиня пыталась сделать с Тристе то же, что ты проделал с…

Он беспомощно указал на человеческое тело перед собой – тело, в котором больше не было человека.

– Этого не может быть, – покачал головой Длинный Кулак.

– Я видел, как она поцелуем убила человека – того, которого ты поставил во главе ишшин.

– Экхарда Матола, – щурясь, кивнул шаман. – Мне сказали, что он не удержал пустоты в себе. Вошел во врата неподготовленным.

– Это потому, что Тристе – тогда она была Сьеной – вырвала его из пустоты. Ей понадобилось всего мгновение, поцелуй…

– Блаженство, – задумчиво протянул Длинный Кулак, – так же всевластно, как и боль.

Он надолго замолчал, глядя в огонь.

– Да, это похоже на Сьену, – промолвил он наконец.

– Я говорил с ней, – рассказывал Каден. – Это она мне поведала, что ты здесь, на земле. Утверждала, что тебя свела с ума жажда власти. Что ты опьянен честолюбием. И оттого стал глуп и уязвим.

Шаман засмеялся долгим звучным смехом:

– И в этом я узнаю ее голос. – Он посерьезнел, медленно покачал головой, не сводя глаз с Кадена. – И это, если верить твоему рассказу, после того, как сама утратила власть над избранной плотью! Если, конечно, верить твоему рассказу. Если ты говорил с ней, значит она здесь, а того дитя, Тристе, больше нет.

– Не так, – мрачно возразил Каден. – Тристе живехонька; она сломлена, но не твоя богиня ее сломала. Я видел Сьену лишь в решающие минуты между жизнью и смертью и лишь на миг. Когда Тристе приставила нож к собственному животу…

– Дура! – рыкнул Длинный Кулак. – Я десятилетиями готовил для себя почву, а она вздумала погнаться за мной по первой прихоти.

– Мне кажется, она погналась за тобой, чтобы предостеречь.

– А вместо того сама попала в беду. – Шаман оскалился. – Обвиате. Та девушка должна уйти.

Каден медленно покачал головой. Весы беседы внезапно и мощно качнулись на его сторону. Впервые он видел Длинного Кулака встревоженным и даже взволнованным. Каден воображал себе бога увеличенным подобием кшештрим – бесстрастным, рассудочным, с невообразимым для человека разумом. И впервые понял, как ошибался.

Мешкент был не кшештрим. Он презирал кшештрим. Каден называл божественным разум ил Торньи и Киля, но те ничуть не походили на богов – по крайней мере, на этого бога. С чего он взял, что Мешкент и Сьена, прародители всех страстей, сами будут чураться страсти, окажутся нетронуты исходящими из них силами? Длинный Кулак был удивлен – и рассержен. Известие Кадена поразило его, как удар в челюсть.

– Она не захочет, – ответил ему Каден.

Шаман сквозь дым вгляделся в его лицо:

– А она понимает, чего это будет стоить?

– Ей все равно, – кивнул Каден. – Тристе не приглашала богиню поселиться у нее в голове. Она этого не желала. И это стоило ей больших страданий.

– Страданий? – с сомнением переспросил шаман. – Что она понимает в страданиях? Никто из вас не понимает. Если это дитя погибнет, пока в ней Сьена, если ваш мир станет для Сьены недосягаем… вот тогда вы поймете, что значит страдать.

– Тристе не согласится, она не хочет умирать, – сказал Каден; следующие свои слова он тщательно обдумал. – Возможно ли провести обвиате без ее согласия?

– Нет.

Ответ прозвучал ударом погребального барабана.

– Обвиате – не убийство и даже не самоубийство. Это… – Он нахмурился. – Это странствие. Если девушка сама не отдаст причальные концы… корабль души моей супруги… останется в гавани и сгорит вместе с ней.

Он морщил лицо, видя перед собой открытое ему одному будущее, и отблески костра играли на его бледной коже.

– Мое дело здесь подождет, – наконец решил он. – Я должен увидеть ту девочку. Должен поговорить с ней.

– Она в тюрьме.

– Проведи меня в тюрьму.

Каден колебался, решая, что можно выжать из шамана.

– Останови войну, – заговорил он наконец. – Останови ургулов. Тогда проведу тебя к ней.

Длинный Кулак уставился на него:

– Ты смеешь со мной торговаться?

– Ты штурмуешь Аннур, – сказал Каден. – Убиваешь людей тысячами. Десятками тысяч. Я прошу тебя прекратить.

– А если я откажу?

– Тогда Тристе останется там, где есть. С богиней внутри. Пока ее