Война. 1941—1945 - Илья Эренбург

Даже немецкие остолопы начинают понимать, что им говорят сегодня одно, а завтра другое. Еще недавно я читал в берлинской газете: «Клещи, обхват, окружение — чисто немецкие понятия». Что думают об этих хвастливых словах фрицы, изнывающие на маленьком треугольнике под Сталинградом? Впрочем, вряд ли им до стратегии: они мечтают о манне небесной. Но их не накормят ни транспортные самолеты, ни ложь Геббельса.

27 ноября командующий 6-й немецкой армией объявил своим солдатам, что они окружены. Он обещал окруженным «помощь фюрера». Где же эта помощь? Незадачливые спасители поспешно отходят от Котельникова. «Это случилось так неожиданно», — лопочет пленный немецкий майор Курт Кюлер. Вздор: все человечество ждало этого дня долгие годы. Правда должна была взять верх, и правда берет верх.

Когда часы пробьют двенадцать, встанут немцы и немки. Они еще подымут бокалы с последними каплями французского вина. Они еще попробуют улыбнуться. Но как похожа на оскал эта улыбка! А лозы Франции уже налились соком гнева. Немцам и немкам послышатся роковые слова: «Суд идет». Это идет Красная Армия. Ничего, если вместо судебных мантий на судьях маскировочные халаты. Закон у нас в сердце. Мы пишем приговор черным по белому — немецкой кровью на снегу. Прислушиваясь к шуму российской битвы, дрожат ободранные шакалы и облезшие гиены Германии.

Нет в нашем наступлении веселого задора. Сурово мы смотрим вперед. Новый год рождается в грохоте боя. Нас ждут в новом году большие битвы и большие испытания. Германия знает, что она стала ненавистью мира, и Германия будет отчаянно сопротивляться. Немцы заставят вассалов послать новые дивизии. Немцы навербуют в оккупированных странах новые легионы. Немцы укрепят каждый город, каждое село. Страх перед расплатой придает им смелость. Мы знаем, что впереди еще много жертв. Но нас ведет великое чувство. Нас ждут Украина и Белоруссия. Нас ждут истерзанные русские города. Измученная Европа ждет наших союзников. Когда-то в детстве мы читали о самоотверженных врачах, которые в пургу или в самум, глубокой ночью спешили к постели больного. Когда дело идет о жизни близкого, тяжел бой часов. Каждый день — это тысячи спасенных жизней. Да, немцы будут защищаться, контратаковать, но есть страсть, которая сильнее брони. Одно дело мать, которая защищает ребенка, другое вор, который не хочет расстаться с поживой.

Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта. Проклятая Германия вмешалась в наши дни. Европа мечтала о полете в стратосферу, теперь она должна жить, как крот, в бомбоубежищах, в землянках. По воле бесноватого и ему присных настало затемнение века. Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: «убей». Мы ненавидим немцев за то, что они обворовали жизнь. Они оставили из ее ароматов только запахи войны — пожарища, перегоревшего бензина и крови. Они оставили из всех цветов пестрой жизни один защитный. Мы строили города, растили сады, мы писали поэмы, мы нянчились с детьми. Немцы нас оторвали от всего. Они объявили наши нивы, вишенники Украины, виноградники Бургундии, фиорды Норвегии анонимным «пространством». Они сделали из всей Европы поле боя, дзоты и доты. Они отняли у молодости лучшие годы. Они разорвали объятия. Они разорили гнезда. Теперь настает год возмездия. Мы не хотим их терзать. Мы хотим их уничтожить. Мы хотим покончить с позором века: это наша страсть, наша клятва, наш обет.

Россия — передний край свободы. Коптилка в блиндаже может быть названа маяком, факелом, путеводной звездой. Боец, лежа у пулемета, как бы живет во весь рост. Разведчик, который бесшумно крадется по снегу, как бы говорит в полный голос. Мы долго сражались одни. Теперь до нас доходят первые залпы наших боевых друзей. Мы видим волю Англии. Мы видим, как идет из Америки пополнение свободы. Время! — говорит мир.

Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть. У победы натруженные руки и окровавленные ноги. Но, встречая Новый год, мы говорим себе и нашим боевым друзьям: он должен стать годом победы.

Прежде под Новый год желали здоровья, удачи в работе, достатка. Теперь изменилось значение многих слов. Под Витебском немцы закопали людей живыми в землю. Эти люди были здоровыми. Здоровыми были дети Смоленска и Ковентри, заложники Парижа, сербские девушки. Великое дело труд. Но разве немцы не уничтожили виноградники Шампани, голландские плотины, русские города? О каком достатке говорить? Богатая Франция мечтает о кормовой репе. Нет, теперь одно желают друг другу и люди и народы: победы.

Прежде мы встречали Новый год с близкими, друзьями. Странно подумать, что были на свете залитые светом улицы, клубы, вечеринки, сверкающие огнями елки. Теперь тускло светится коптилка. Может быть, ее мерцание напомнит фронтовику милые глаза. В ночь под Новый год он вспомнит семью. Он увидит и другой свет: это светятся глаза России. Она нас родила. Для нее пойдем и на смерть: освободим родину. Мы слышим чудесные слова: «В последний час… Наступление продолжается…»

1 января 1943 г.

Французы

Они шли по снегу в полушубках, в валенках. Я вздрогнул, услышав французскую речь. Это были механики авиационного соединения «Нормандия» Сражающейся Франции. Они приехали к нам, чтобы в русском небе сражаться за землю Франции.

Авиационные соединения армии генерала де Голля названы именами французских провинций. Так, группы «Бретань» и «Эльзас» сражаются в Африке, группа «Иль-де-Франс» — над Ла-Маншем, группа «Нормандия» — на нашем фронте. У летчиков и механиков на груди герб Нормандии — два льва. Нормандия захвачена немцами, древний Руан сожжен, изумрудные луга вытоптаны. Но солдаты Нормандии твердо верят, что они увидят освобожденную Нормандию. Некоторые приехали из Лондона. Неисповедимы пути людей и народов. Кто бы подумал, что путь из Дувра в Кале пройдет через поля далекой России?

«Нормандия» — это кусок Франции. Здесь люди разных провинций: белокурый нормандец и черный, как смоль, корсиканец, задумчивый, молчаливый бретонец и пылкий марселец, баск, лотарингец, парижане. Здесь люди различных социальных пластов: рабочий, студент, моряк торгового флота, молодой врач, сын коммерсанта — еще недавно баловень судьбы и сын бедняка. Их объединило одно: любовь к Франции. Эта любовь с невиданной силой проснулась в горькое лето 1940 года. Франция, коснувшись дна и узнав всю меру позора, выплыла. Она снова вступила в бой. Одни сражаются в самой Франции, в подполье. Другие стали солдатами де Голля.

Нелегко выбраться из Франции. Вот этот летчик был в Нормандии под немцами. Ночью он пробрался в тогда еще не оккупированную зону. А оттуда?.. «В Испании меня схватили. Сидел я в тюрьме. Убежал…»

Три приятеля. Их шутя зовут «три мушкетера». Они были в Алжире, в авиации Виши. Решили уйти к де Голлю: долететь на истребителях до Гибралтара. Но как улететь втроем? А если улетит один, другим не уйти: удвоят слежку. Они долго готовились. Наконец настал счастливый день. Им повезло. Но вот менее удачливый летчик: он приземлился вместо Гибралтара в испанском городе Ла-Линеа, два километра от Гибралтара. Попал в руки к врагам. Что же, он убежал из Ла-Линеа…

Врач убежал из Франции в Испанию. Его арестовали и после долгих мытарств выслали в Португалию. Здесь его вторично арестовали и хотели выслать в Испанию. Он пытался пробраться в Лондон. Вместо этого ему пришлось уехать на Кубу, оттуда в Соединенные Штаты, оттуда в Англию. Чтобы проехать из Парижа в Лондон, он исколесил полсвета.

Эпопея марсельца патетична и забавна. Летом 1941 года генерал Денц, командовавший войсками Виши в Сирии, капитулировал, оговорив право на возвращение во Францию офицеров и солдат, которые не пожелают примкнуть к генералу де Голлю. За сторонниками Петэна были посланы из Марселя пароходы. А в Марселе люди ломали себе голову: как бы попасть на пароход, который уходит в Сирию? Марсельцев томила эта дверь, как бы приоткрывшаяся из тюрьмы на свободу. Студент становился кочегаром, художник клялся, что он старый матрос, а литограф прикидывался корабельным коком. Когда пароходы пришли в Бейрут, команде запретили сходить на берег. Люди бросились в воду и доплыли. А на пароходах сторонники Виши напрасно ждали кочегаров и матросов: экипажи ушли к де Голлю.

Майор прошел пешком из Дагомеи в Либерию — пятьсот километров девственными лесами. Сержант переплыл из Бретани в Англию на маленькой рыбацкой лодке. Был шторм. Сержант хотел доплыть, и он доплыл.

Их семьи остались там — под немецким игом. Вот почему парижанин без слов понимает лейтенанта-украинца. У них есть общий язык — ненависть. Парижанин говорит: «Бош, фриц» — и сжимает руками воздух. Украинец одобрительно вздыхает: «Так его!..»