Дело Романовых, или Расстрел, которого не было - А. Саммерс

Поверх рубашки она была покрыта только одной простыней. Простыня была также из тонкого полотна. Меток ни на рубахе, ни на простыне я никаких не видел. Когда Анастасия Николаевна подала мне руку, я ее руку разглядел: рука была средняя, упитанная, красивая. Все части руки были округленные, пальцы были красивые, средней величины, ногти — подстриженные, совершенно чистые. Был ли маникюр не заметил.

Когда я уходил домой, прописав Анастасии Николаевне лекарства, меня кто-то из большевиков спросил: «Что у нее по-вашему? Что вы у нее находите?» Я сказал: «Душевнобольная. Просто помешалась на мании величия. Отправьте ее в психиатрическую лечебницу».

Мне на это никто ничего не ответил. Только Шленов на меня так взглянул, что передать его взгляд довольно мудрено, знаете. Так я говорил тогда большевикам, конечно, нарочно: из психиатрической лечебницы она легко могла бы спастись. Сомнения же в том, что это и была именно дочь государя императора Анастасия Николаевна, у меня не было и сейчас нет.

Какая же цель, знаете, человеку ускорять свою кончину, называя себя этим именем, когда кто к ним попадет?

Я тогда основывался на словах больной, на ее мне заявлении. Лично же я никогда при жизни Анастасии Николаевны не видел: не приходилось мне ее видеть.

Вообще из Августейшей семьи я видел в 1913 году государя императора, государыню императрицу и Алексея Николаевича. Из дочерей я тогда видел Татьяну Николаевну и Ольгу Николаевну. Анастасия же Николаевна, имела, по-моему сходство с Елизаветой Федоровной, которую мне приходилось видеть в Москве (в 1913 году я видел Августейшую семью в Москве).

О том, что мне пришлось оказывать помощь Анастасии Николаевне, я никому положительно тогда не сказал, кроме жены своей. Ей я сказал и запретил при этом говорить, кому бы то ни было.

Я действительно говорил ей, и в то же самое время запретил ей говорить с кем-либо об этом. Пермь была освобождена от большевиков 24 декабря.

В конце своих показаний доктор добавил:

«Я прошу Вас исправить показание только в одном отношении: Анастасия Николаевна сказала мне не так, как записано у Вас: «Я дочь императора Анастасия», а вот как: «Я дочь государя Анастасия».

Пермские власти посчитали свидетельство доктора Уткина настолько важным, что послали его в Екатеринбург, где буквально заставили Соколова передопросить его. Соколов получил показания доктора — но проигнорировал их. Генерал Дитерихс в своей книге косвенно упоминает о показаниях доктора Уткина, но отклоняет их, поскольку доктор был «возбужденным и смущенным». В конце концов, Дитерихс прибег к своему основному методу работы со свидетелями — заклеймил доктора, как еврея.

Была ли история, рассказанная Уткиным в действительности, и участвовала ли в ней Великая княжна Анастасия? Расследование подтвердило реальность этого события. После того, как доктор Уткин осмотрел больную, его попросили написать рецепт для аптеки. Доктор предполагал, естественно, что лекарства будут получены из советской аптеки, хотя бы потому, что она была ближе всего к штабу ЧК. В действительности рецепты были найдены в аптеке губернского земства, менее удобной для штаба ЧК. Доктор Уткин нашел это немного странным, но это напомнило ему некоторые детали, которые он забыл отметить в первоначальном варианте.

Он вспомнил, что писал рецепты после того, как пациентка рассказала, кто она такая. И он был не уверен, на чье имя следует выписывать рецепты: «… я тогда же, когда эти рецепты писал, думал, как же мне поступить? На кого писать лекарства, на имя Романовой или же нет? Я об этом, насколько помню, спрашивал у большевиков и получил приказание поставить одну какую-нибудь букву. Я поставил на рецепте букву N. В аптеке тогда же и обратили внимание на эти рецепты, поняли, что это случай необычный».

Формально имя Анастасии было, конечно, Анастасия Николаевна — «дочь Николая». Это объяснило бы «N».

Кем бы она ни была, пациентка была очень важна для большевиков, а ЧК была специфическим учреждением, которое не отличалось вниманием к заключенным, подобным тому, о котором рассказал доктор Уткин.

Насколько внешность девушки, о которой рассказывалось, соответствовала внешности Анастасии Николаевны, можно только предполагать. Описания свидетелей, рассказывающих о девушке спустя несколько месяцев, вряд ли можно считать надежными, однако все они утверждали, что девушке было восемнадцать-девятнадцать лет. Реальной Анастасии исполнилось 17 лет в июне 1918 года. Доктор описал глаза его пациентки как «темные» — подлинная Анастасия имела светло-голубые глаза.

Волосы таинственной девушки описывались по разному, как «коричневые» и «темноватые», подлинная же Анастасия была шатенкой, а некоторые источники говорят даже о темно-рыжем оттенке. Описание цвета волос и глаз может зависеть от освещения. Девушку видели в сторожевой будке, а доктор Уткин видел ее в комнате.

Интересно, что волосы таинственной девушки были подстрижены, как, по крайней мере, у двух девушек, которых видела Наталья Мутных. Волосы, найденные в Доме Ипатьева, принадлежали четырем Великим княжнам, предполагалось, что их подстригли перед отъездом.

Доктор Уткин описал свою пациентку, как «несколько выше среднего роста», хотя Анастасия, как говорили, была ниже своих сестер. Однако, непонятно, как доктор определил ее рост, когда его пациентка находилась в горизонтальном положении и была закрыта простыней.

Доктор Уткин говорил об «округлости своей пациентки», и это действительно было характерно для реальной Анастасии. Ее полнота была предметом шуток в семье. Доктор Уткин также отмечает «красивые пальцы пациентки». Женщины Романовых отличались изяществом рук.

Группа свидетелей действительно считала, что таинственная девушка была похожа на Великую княжну Анастасию. Но используемый метод идентификации был несовершенен по сравнению с современными методами. Из восьми свидетелей случившегося на разъезде № 37 четверо лишь бросили взгляд на заключенную, находящуюся внутри сторожки и не могли ясно видеть ее лицо.

Но следователь Кирста, опрашивая каждого из четырех, кто подробно рассмотрел девушку, попросил сравнить ее с фотографиями царской семьи в журнале «Нива» за 1913-й и 1915 годы.

Стрелочник Куклин свидетельствовал: «Вы показали мне фотографию этих людей, и я узнаю эту». «Эта» был Анастасией, как показано на групповой фотографии 1915 года, и Кирста отметил, что свидетель «указал на Великую княжну Анастасию».

Стрелочник Григориев, Татьяна Ситникова, ее сын Федор Ситников видели эти фотографии по отдельности и каждый пришел к выводу, что Анастасия похожа на девушку, которую они видели в сторожке.

Но Федор Ситников сделал очень интересное добавление к своим показаниям. Он вспомнил, что спустя несколько дней после этого случая на разъезде № 37 один красноармеец сказал ему: «Это Анастасия Грачева, она украла шубу, и поэтому ее арестовали». Все же один из свидетелей определенно заявил, что когда девушку арестовывали, на ней было «пальто из местной ткани» — таким образом она не была поймана на месте преступления с краденой шубой. Кроме того, свидетели по-разному описывают солдат, случайно встретивших беглянку, то ли они стреляли, то ли искали грибы; в любом случае встреча была случайной.

Если рассматривать другие свидетельства, то, возможно, красноармеец спутал две разные истории, или же большевики преднамеренно распространили ложь, чтобы заключенную посчитали самозванкой; есть другие свидетельства, что в это время были арестованы другие женщины — ни одна из них не называла себя Анастасией — и, непонятно, кто был арестован, вместо кого и с какой целью.

Мы знаем об одном из таких случаев из воспоминаний Сергея Смирнова, офицера, заключенного в пермскую тюрьму в конце лета 1918 года вместе с княгиней Еленой Сербской. Он рассказал, что в августе большевики попросили, чтобы княгиня Елена приехала, чтобы опознать девушку, назвавшую себя Анастасией. Когда же она увидела девушку, то оказалась, что та была просто «проституткой».

В сентябре, приблизительно в то же время, когда произошел инцидент на разъезде, свидетельница по имени Степанида Подорова рассказала Кирсте, что она услышала от двух других людей, что девушка и мальчик были арестованы в поезде: «… девушка, что арестовали в вагоне, дочь б. государя, бежавшая из Перми из подвала, где их держали… она была сильно избита и у нее была рассечена щека. Били ее плетью и увели в какой-то вагон, стоявший на пути, вместе с мальчиком». Отсюда, видимо, пошел слух, что Великая княжна Анастасия бежала вместе со своим братом Алексеем.

Несомненно, что в это время в Перми большевики настойчиво искали кого-то, очень важного для них. Вряд ли они приложили много времени и усилий для поисков Великой княжны, если бы они твердо знали, что она была расстреляна в Екатеринбурге. Тем более, что в руководстве Перми были те же самые большевики, что «расстреливали» царскую семью в Екатеринбурге. Особенно, если учесть, что Пермь была накануне падения и у большевиков были совершенно другие заботы.