Коммунисты - Людмила Кунецкая

Видя, что дальнейшее упорство с нашей стороны ни к чему доброму не приведет, Корганов велел поднять на мачтах белые флаги, — сдаемся. Ясно было, что руководителям коммуны не избежать ареста. Решили устроить побег Шаумяну, Джапаридзе, Корганову и некоторым другим. Из разных вариантов остановились на самом реальном — воспользоваться паровым баркасом «Лейла», находившемся в составе нашей флотилии. Все обещало удачу. Баркас незаметно вышел из-под лучей прожекторов, отдалился. В управление им вступил Клевцов, левый эсер, бывший при нашем правительстве начальником порта. Пошли на Астрахань. Вдруг взбунтовалась команда: «В Баку остались наши семьи, не можем рисковать. Англичане и Диктатура никогда нам не простят спасение Шаумяна…»

Утром следующего дня между островом Нарген и Баку к «Лейле» подошел военный катер. Шаумяну, Корганову и мне велено было перейти на борт катера. Нас доставили на «Геок-Тепе». Там объявили арестованными, обыскали, причем у товарища Степана был отобран портфель с очень интересными документами, в том числе несколькими собственноручными письмами В. И. Ленина».

Среди всего и такие строки Ильича:

«Дорогой товарищ Шаумян!

Большое спасибо за письмо. Мы в восторге от вашей твердой и решительной политики. Сумейте соединить с ней осторожнейшую дипломатию, препосылаемую, безусловно, теперешним труднейшим положением, — и мы победим.

Трудности необъятны. Пока нас спасают только противоречия и конфликты и борьба между империалистами. Умейте использовать эти конфликты: пока надо научиться дипломатии.

Лучшие приветы и пожелания и привет всем друзьям».

Власти предержащие снова благосклонны к старому служаке, все понимающему с полуслова господину Жукову. Следователю по особо деликатным делам. Поручение из ряда вон. Исхитриться состряпать мало-мальски похожее на правду обвинительное заключение. Пункт первый: Степан Шаумян, Петров, Джапаридзе, Корганов, Азизбеков, Зевин — фамилий побольше! — тайные турецкие агенты. Пункт второй: комиссары — казнокрады, мародеры, распутники. Пункт третий: душители свободы и демократии. И так далее, и тому подобное. Было бы только погорячее.

Старания господина Жукова особенно необходимы после чрезмерного скандала на выборах в Бакинский Совет. Как ни колдовали, ни процеживали, а все комиссары, засаженные в тюрьму на Баиловском мысу, опять прошли в депутаты. Еще Георгий Стуруа. И Анастас Микоян. От промысловых районов. Вместе с левыми эсерами они имеют сорок восемь мандатов! Генерал Денстервиль даже не пожелал выслушать объяснений…

Воскресший Жуков привычным путем отправляется в канцелярию тюрьмы. Снять показания с главного обвиняемого, в прошлом неоднократно изобличенного в тягчайших государственных преступлениях Степана Георгиева Шаумяна.

«Вчера приходил к нам для допроса один следователь, из старых николаевских следователей, — делится в одном из последних писем жене Степан. — Выгнали его и заявили, что мы не признаем никаких следователей и судов». Степан знает, как волнуется жена. Хочет успокоить: «Наше положение не должно вызывать особого беспокойства. О пище хорошо заботятся извне. Каждый день сверх получаемых 1/2 ф. получаем еще по фунту от товарищей».

О том же Сурен, сидевший в одной камере с отцом: «Режим в тюрьме был очень тяжелый. Мы голодали, и если бы не наши товарищи, находившиеся на свободе, то мы перемерли бы все с голоду. Нам давали по четверти фунта хлеба, по небольшой тарелке какой-то дряни, которую противно было есть (ее называли «суп с макаронами», на самом деле там плавало червей больше, чем макарон). Все это невозможно было есть.

Жуков, явившись в тюрьму, вызвал товарища Степана из камеры в контору начальника тюрьмы. Я не присутствовал при их разговоре, но через полчаса или через час Степан вошел в камеру в довольно возбужденном состоянии. С порога крикнул: «Я этого мерзавца выгнал от себя!» Потом рассказал, что Жуков начал задавать вопросы, выражаясь мягко, — хулиганские, о том, что большевики украли деньги, что большевики заключили союз с турецкими пашами о сдаче города, и требовал подтверждения. Степан заявил, что с такими проходимцами и старыми царскими чиновниками-жандармами он имел достаточную возможность беседовать до революций, а сейчас продолжать беседовать с ними не желает. Считает такого рода суд и следствие комедией и не станет в этой комедии участвовать».

Одиннадцатого сентября, за неполных четыре дня до падения Баку, во всех благонамеренных газетах «Временное положение о военно-полевом суде… Параграф семь: разбирательство дел судом производится при закрытых дверях… Параграф девять: приговор вступает в законную силу немедленно по объявлению его на суде, безотлагательно и, во всяком случае, не позже суток производится в исполнение».

Чуть пониже извещение «Чрезвычайной следственной комиссии»: «Уголовное дело Шаумяна, Петрова, Корганова, Джапаридзе и др. большевистских комиссаров передано военно-полевому суду, и, согласно формулировке обвинения, подсудимые должны подвергнуться смертной казни через расстреляние».

Отлично разработанную программу разнес ураганный огонь турецких осадных орудий. В ночь с пятницы на субботу, с тринадцатого на четырнадцатое сентября, дивизии Нури-Паши начали штурм города. Генерал Денстервиль, его штаб и солдаты — все тут же грузятся на заранее присмотренные и реквизированные пароходы. Уходят в море, на Энзели. За недосугом генерал забывает сказать последнее «прощай» Диктатуре.

Около четырех часов четырнадцатого, в субботу, поток обезумевших бакинцев захлестывает пристани. Беспорядок и сумятица невообразимые. Порт под непрерывным обстрелом. Хранимые если не богом, то вполне достаточным количеством снятых с позиций солдат, диктаторы, лидеры меньшевиков, эсеров, дашнакцаканов усаживаются на суда. Плывут в Петровск. К благодетелю Бичерахову. Он примет, обласкает. Попозже, став «главнокомандующим войск и флота Кавказа», издаст приказ номер 324 о награждении Садовского, Айолло, Саакяна, прочих ревнителей свободы Георгиевскими крестами.

А комиссаров решили забыть в тюрьме. Какая, в сущности, разница, «подвергнутся смертной казни через расстреляние» или их растерзают турки! Даже желательнее!

Нет, сегодня только четырнадцатое, а им умирать в ночь на двадцатое. На бурых песчаных холмах Закаспия. На 207-й версте, между телеграфными столбами 116 и 117. Потом будет суд над убийцами. Увы, не над всеми. Многих англичане увезут. И своих тиг-джонсов, и красноводских кунов, дружкиных.

Будут свидетельские показания и заключения медицинских экспертов.