Рассказы и повести - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- С месяц.
- А раньше где жили?
- В Тупиковом переулке. Нас снесли. Знаешь, небось...
Костя дипломатично промолчал. Ему нравилось казаться хорошим специалистом: знать все, что происходит в городе Москве с каждым ее жителем, имеющим постоянную или временную прописку.
- А до войны в деревне жила. В Сюхине.
- А где это Сюхино? - полюбопытствовал Костя.
- Сейчас нигде. Старики померли, молодые в город подались, - разъяснила Варвара Тимофеевна. - На месте деревни одни печины стоят. Дикие свиньи развелись, рыси, волки.
- Печины - это печи?
- Нет, это печины...
Костя задумался: представил себе забытую под небом деревню, где вместо кошек, собак и свиней бродят рыси, волки и кабаны.
А вся Варвара Тимофеевна в темном штапельном платье представилась ему частью этой покинутой деревни, ее представителем.
И Косте вдруг отчаянно захотелось помириться с Таней. Должно быть, скомандовал инстинкт любви.
- А ночью тоже трясет? - спросил Костя, игнорируя инстинкт.
- Нет. Ночью не работают. Спят.
- Ну, я пошел, - Костя поднялся с кушетки.
- Может, в понедельник зайдешь? - пригласила Варвара Тимофеевна. - У них-с восьми смена.
- У меня тоже с восьми, - сказал Костя. - У них своя работа, а у меня своя.
В понедельник к Варваре Тимофеевне приехали архитекторы района.
Управдом Шура объяснила, что они должны обследовать дом, нет ли в нем просчета, строительного дефекта.
Один архитектор - толстый лысый мужик - все время брал стакан и капал в него из пузырька, и в комнате пахло аптекой.
Варваре Тимофеевне стало совестно, что из-за нее человек тратит свое здоровье. Она забилась в кухню и сидела там с виноватым видом.
Управдом Шура носилась по квартире с легкостью, не свойственной ее объему, и было видно, что переживает яркую страницу в своей жизни.
- А почему сейчас не стучит? - спросила молодая архитекторша с черными очками на голове.
- Не знаю, - сказала Варвара Тимофеевна. - Может, надоело...
- А это у вас что? - Архитекторша ткнула пальцем на подоконник.
На подоконнике в трехлитровой банке своей обособленной жизнью жил лохматый гриб. Варвара Тимофеевна кормила его чаем, сахаром и взамен получала кисловатое терпкое питье, ни с чем не сравнимое. Одни говорили, что гриб полезен. Другие говорили, что от него помирают.
Варвара с готовностью поставила на стол уцелевшую чашку, нацедила гриба сквозь пожелтевшую марлечку и протянула архитекторше.
Та недоверчиво понюхала и подняла глаза на Варвару Тимофеевну. Варвара Тимофеевна смущенно, неестественно улыбнулась, а потом подумала: "Чего это я улыбаюсь? Что, я дешевле стою?" И нахмурилась.
В этот момент на кухню вошел архитектор с каплями и громко спросил, будто Варвара Тимофеевна была глухая или придурковатая:
- Ну что, мамаша, говоришь, домовые завелись?
Управдом Шура красиво захохотала.
Варвара Тимофеевна посмотрела на каждого по очереди и ничего не ответила.
Архитекторы посовещались и ушли.
А на другой день к вечеру, явилась Шура и вручила Варваре Тимофеевне направление в психоневрологический диспансер.
Варвара Тимофеевна оказалась четвертой в очереди. Перед ней сидела нарядная барышня и двое мужчин в казенных халатах. При диспансере находился стационар.
Барышня нервничала и все время смотрела на часы, а мужчины сидели нога на ногу, размышляли о футболе и о политике. Впереди у каждого был долгий праздный день, а от праздности устаешь так же, как от занятости.
- Вас сюда вызывали? - осторожно спросила Варвара Тимофеевна у барышни. Она подумала: может, у нее тоже знобят стены.
- Мне нужно заключение, - сухо сказала девушка и уставилась в книгу.
Варвара Тимофеевна поняла, что из девушки собеседницы не получится, а поговорить хотелось.
- А у вас что? - спросила Варвара Тимофеевна у человека в халате. Он сидел первый в очереди.
- У меня обратные реакции, - охотно поделился Первый.
- А как это?
- Когда все плачут, я смеюсь. И наоборот. Все смеются, а я плачу. Например, человек на улице поскользнулся и упал. Всем смешно, а мне грустно. Или ктонибудь из знакомых совершит подлость, жена возмущается, а я смеюсь.
Варвара Тимофеевна увидела, что девушка перестала перемещать глаза по строчкам, остановилась взглядом на одном месте. Слушала.
- А последнее время я перепутал день с ночью. Днем я сплю, а ночью читаю, гуляю...
- А почему так получилось? - насторожилась Варвара Тимофеевна.
- Понимаете, у меня квартира возле Курского вокзала, и окна выходят на Садовое кольцо. Днем там очень шумно и угарно, а ночью тихо и воздух свежий. Я уже привык. И собаку свою приучил.
- А зачем вы лечитесь? - спросила девушка.
- Это же ненормально, - ответил Первый.
- А разве человек не может сам себе устанавливать нормы?
- Нет. Не может. Человек живет в обществе и должен подчиняться его законам.
- А я почему-то все время плачу, - поделилась вдруг девушка. - У меня есть все, что нужно человеку для счастья, но я все равно плачу.
Девушка виновато улыбнулась. Личико у нее было славное, как у мальчика.
- Это хорошо, - похвалил Первый. - Человеку для нормального развития психики необходимы отрицательные эмоции.
- А вы от чего лечитесь? - спросила Варвара Тимофеевна у Второго. Обратные реакции и отрицательные эмоции не имели к ней отношения.
- Я убираю память, - ответил Второй.
Варвара Тимофеевна недоуменно промолчала.
- Я ничего не хочу помнить, - пояснил Второй.
- Почему?
- Потому что есть такие воспоминания, с которыми не хочется дальше жить.
- А разве можно убрать память? - спросила девушка.
- Конечно. Новокаиновая блокада центра памяти.
- А разве человек может жить без прошлого?
- Нет. Не может. Но у него есть близкое прошлое - это прошлое его жизни А есть далекое, это память предков. И потомков. Она обязательно присутствует в каждом человеке с рождения. Эту память можно вызвать к жизни.
- Каким образом?
- Надо пройти курс электролечения. Пятнадцать сеансов через день.
- А что значит: память потомков? - спросила девушка.
- Иначе ее называют предчувствием.
- Я всегда предчувствую моду, - обрадовалась девушка.
- А у меня квартира трясется, - сказала Варвара Тимофеевна. - В стены все время стучит и мебель падает.
Девушка засмеялась, а Первый расстроился. Варвара Тимофеевна посмотрела на Первого и увидела, что его глаза задымлены слезами. Это сочувствие постороннего человека было так неожиданно, что ее ошпарило чувство благодарности. Захотелось сказать: "Да пусть трясется, бог с ним..."
- Не знаю, помогут здесь или нет, - раздумчиво проговорила Варвара Тимофеевна.
- Это память стучит, - сказал Второй.
Из кабинета вышла медсестра и пригласила:
- Следующий...
Врач-психиатр внимательно выслушала Варвару Тимофеевну с начала до конца, не перебивала ее и не торопила: дескать, скорее, ты тут у меня не одна с ума стронулась. И в глазах ее не было того снисходительного недоверия, которое она привыкла встречать.
Врач слушала очень внимательно, понимающе кивала головой и вдруг спросила:
- А какой у нас сейчас месяц?
- Май.
Варвара Тимофеевна удивилась, что человек живет и не знает, какой на дворе месяц.
- А раньше какой был?
"Зачем это ей?" - снова удивилась Варвара Тимофеевна.
- Апрель.
- Правильно, - похвалила врачиха. - Скажите, а вас никто не преследует?
- Как это?
- Ну, ходит кто-то следом.
- Соседка ходит, Лида. Я ее вязать учу на спицах. Племянница приходит, инженер. Деньги в долг просит. А так нет. Никто не преследует. А зачем?
Врач не ответила. Взяла бумажку, что-то начала писать, склонив голову к плечу.
- А вы когда-нибудь видели домовых? - буднично спросила она, продолжая писать.
- Домовых не видела. А оборотня однажды видела. В детстве.
Врач отвлеклась от своего писания и посмотрела на Варвару Тимофеевну.
- Я девчонкой бежала мимо Игнашова хутора. Возле избы дед Игнаш стоял. Вдруг смотрю, по небу огненный шар летит. Об дерево как даст! И рассыпался. А вместо Игнаша кот.
- А при чем тут оборотень? - не сообразила врачиха.
- Так дед Игнаш в кота оборотился.
- А как вы это поняли?
- Кот здоровый, с ягненка. Усы, как у Игнаша, и смотрит так же, из-подо лба.
Варвара Тимофеевна увидела памятью: черная туча над хутором, огненный пух, тяжело летящий над старым колдуном Игнашом, кот-оборотень и сама Варька, захлебнувшаяся страхом, - летящая, босоногая.
- А может быть, пока вы смотрели на шаровую молнию, дед ушел в избу, а кот вышел. Дед сам по себе, а кот сам по себе.
- А очень может быть, - задумчиво проговорила Варвара Тимофеевна, впервые за пятьдесят лет усомнившись в видении детства: огненный дух это шаровая молния, Игнаш - это Игнаш, а кот - просто Игнашов кот.
- Очень может быть, - заключила Варвара Тимофеевна и скучно посмотрела на врачиху.