Мои ночные рефлексии - Ирина Гербертовна Безотосова-Курбатова

при формировании сверхценной привязанности. Тем более, что мама всегда подчеркивала, что она — «мой настоящий друг».

Когда я училась на втором курсе института в мае по почте мне неожиданно пришла повестка о том, чтобы явиться на прием к следователю. Мне ее вручила мама со словами: «Ты во что-то вляпалась? Имей в виду — я тебя выручать не буду!» (как будто она меня когда-нибудь серьёзно выручала — если не считать ситуацию, когда она выслала мне деньги на обратную дорогу из Кемерово). Конечно, ситуация для меня была экстраординарная и было немного страшно. Но у меня был настоящий друг — Алексей Борисович Новопавловский — старше меня — у нас, кроме интеллектуальных, никаких других отношений не было, но который всегда дарил мне уверенность в себе. Я ему позвонила — он просил перезвонить ему сразу же после визита в милицию — и потом он сразу все уладит. Меня встретили два молодых следователя. Увидев перед собой интеллигентную девушку — они растерялись. Дело в том, что мое имя было в записной книжке у молодого человека, которому грозил срок около 12 лет (за изготовление наркотиков). Знакома ли я с ним? Я честно сказала — конечно (его звали Геннадий). Когда я работала в техническом отделе книжного магазина, он был моим постоянным покупателем (очень интересовался химией!). Да, мы с ним встречались около 3-х месяцев. Но, когда я узнала, что он сидел (сначала почувствовала интуитивно, потом попросила его показать мне паспорт — тогда там были такие отметки), я решила с ним расстаться. Он ни в какую не хотел меня отпускать. Расставание (с его стороны) было очень болезненным, и я чувствовала вину пере ним (?). Прошло с тех пор два года. Я уже два года училась на ин. язе в институте и его ни разу не видела. И о его бурной деятельности даже не догадывалась (что было абсолютной правдой — он меня ни во что не посвящал). В общем, следователи отнеслись ко мне хорошо, сказали, что удивлены, что такая девушка с ним встречалась (но мне не захотелось им подыгрывать — это было бы нечестно по отношению к нему — и я им ответила, что он достаточно, несмотря на свою криминальную жизнь, образован, что мама у него — врач, и вообще — он и воспитан, и очень обаятелен — что было правдой). Их это слегка задело: «А мы что — не образованны и не …» — и с большим удовольствием вручили мне повестку в суд. Новый шок. В суд я идти ни за что не хотела: что я должна там сказать? Мой друг позвонил знакомому генералу и тот сказал: «И не надо идти в суд. Пусть накануне заседания суда отобьет телеграмму о том, что свои показания подтверждает. Этого более, чем достаточно». Я этому очень обрадовалась, тем более, что именно в это время я уезжала в санаторий в Сочи. Я все так и сделала. Но дальнейшей судьбы талантливого химика я не знаю. Однако мама еще долго трепала мне нервы.

Второй случай ее «поддержки» как раз и связан с моей поездкой в санаторий в Сочи. Когда мне дали эту путевку в санаторий, мама отдала назад мне мою стипендию (но из этих 56 руб. мне нужно было еще купить обратный билет на самолет (22 р.) и купальник (наверное, он стоил около 10 р.). Мама мне с собой никаких денег не дала: «У тебя же бесплатная путевка и ты там будешь на всем готовом!». Но сразило меня не это. А то, что она очень жестко добавила: «И не вздумай мне присылать телеграмму и просить денег, даже, если ты их потеряешь!» (однако справедливости ради вспоминаю и другой случай — лет 10 спустя, когда она перед моим отъездом в Ленинград, зашла ко мне в комнату и подарила 10 руб. — я очень была тронута!). А тогда — все для меня закончилось хорошо — и деньги я не потеряла, и билет обратный заказала, и купальничек классный купила, в котором плавала во все шторма (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы») и на две платные экскурсии съездила в Абхазию — на озеро Рицу (правда, после дождей вода в нем не была сказочно голубой) и в Ново-Афонские пещеры, где уже тогда были залы с чудной подсветкой и органной музыкой. И еще — я каждый день совершала многокилометровые пешие прогулки в центр Сочи через дендрарий и обязательно заходила в уютное кафе и выпивала там чашечку кофе и лопала очень вкусную булочку. Единственно, что я не могла объяснить, так это — почему я не могу пойти в ресторан с одной (буквально повисшей на мне) 42-летней университетской преподавательницей истории из Иркутска, но деньги были не главной причиной: рестораны меня не притягивали никогда.

Третий случай произошел тоже в институте, когда я училась на 4 курсе. Меня назначили ведущей (в паре с моим сокурсником) на ежегодно устраиваемом в ноябре вечере факультета иностранных языков (всегда — грандиозное событие — с переполненным актовым залом!). Проблема для меня была не в том, как я выдержу энергетику огромного зала (тогда я еще с этим справлялась), а в том, в чем я буду одета (у меня не было ни достойного платья, ни приличных туфель). Я попросила помощи у родителей (обычно я никогда ничего у них не просила), но они оба (особенно мама — она же мне настоящий друг!) заявили резкое и категоричное «нет». Вряд ли кто может представить мое отчаяние (я в своей комнате рыдала так, что думала, что мое сердце разорвется) — отказаться я не могла, и — как я объясню? И вдруг меня осенило — моя стипендия! Она была повышенная — 56 р. (но я ее всегда отдавала маме), и, поскольку я ее должна была получить через несколько дней, я решила ничего не отдавать и все купить самостоятельно. Впереди был тяжелый разговор с мамой (но я выстояла). Она в гневе сказала, что больше никогда стипендию у меня не будет брать, но и покупать мне тоже ничего не будет. Горькая ирония заключалась в том, что она ничего никогда мне и не покупала. Она любила говорить: «Ты и так молода — а мне надо одеваться», лихо крутясь перед зеркалом в новой очаровательной шубке до пят (я к этому относилась абсолютно спокойно и улыбалась — меня такие вещи никогда не задевали!). А тот вечер в институте