Мои ночные рефлексии - Ирина Гербертовна Безотосова-Курбатова

История исчезновения привязанности. Свою маму (её звали Евгения Александровна Курбатова) я обожала с раннего детства (сколько себя помню — начиная с 2-3-х лет). Несмотря на то, что она родила нас с сестрой поздно (в 36 лет) — она была красива (высокого роста с копной темно-каштановых волос, большими серыми глазами), обаятельна, образованна, но с очень необычной судьбой: родилась во Владивостоке, потом ее отец в Гражданскую войну смог вывести всю свою семью (с женой и пятью детьми!) в Китай — а его двух родных братьев, владевших пароходствами в Сибири — расстреляли! — в Харбине стал заместителем управляющего крупным банком и знал китайский так, что сами китайцы закрывали глаза и думали, что перед ними китаец, но, когда их открывали, с изумлением видели перед собой европейца; потом мама, закончив с золотой медалью «американскую» школу, уехала в Токио и работала переводчицей с японского и английского в посольстве, потом вышла замуж за русского-советского офицера и решила вернуться в СССР (ее отец умолял ее не возвращаться — опасно!), но итог такого возвращения был катастрофический — ее посадили на 10 лет, а мужа — расстреляли; уже на Севере она познакомилась с нашим отцом, который ее и защитил после того, как ее во второй раз посадили, но больше уже никогда ее не трогали.

На протяжении многих лет для нас мама была непререкаемым авторитетом во всем. И я всегда чувствовала с ней безусловную защищенность. По крайней мере — пока мы учились в школе. Она очень вкусно готовила (мясные блюда, пирожки, торты — сама очень любила поесть). Только спустя годы я поняла, что вкусно поесть и хорошо одеться — ее две главные страсти (Однако сама она очень часто хвалилась: «Никто у меня не сможет отнять английский и плавание!) — но мне это всегда было странно слышать, во-первых, потому что никто и не собирался отнимать — и как это вообще возможно? А, во-вторых, она была все-таки не единственная, кто хорошо знал английский, и кто прекрасно плавал!).

НО: тогда я была абсолютно уверена совсем в другом, что наша мама все-таки больше всего на свете любит книги: она еще с Крайнего Севера подписывалась на собрания сочинений (а в Камышине я вместе с ней уже участвовала в этих подписных акциях в книжных магазинах и на почте — иногда стояли в очереди по ночам). И к середине 70-х годов у нас была библиотека (более 200 книг) в большом книжном шкафу, которую я обожала. Эта страсть к книгам мне передалась сразу и навсегда. Однако ее «искренняя» любовь к книгам однажды проявилась с очень неожиданной стороны. Мы с сестрой как-то в книжном магазине увидели 2-х томник Кинословаря (1970), который стоил 7 руб. — и мы его купили. Вообще-то карманных денег у нас никогда не было (только на сочники в школьном буфете) — лишь спустя лет 20 наша мама с удивлением прочитала в японской газете (в конце 80-х они свободно продавались в газетных киосках и она их с удовольствием читала — японский язык она знала хорошо), что детям, оказывается, нужны карманные деньги — для формирования собственного достоинства). В тот первый год после школы мы еще не работали (так решила мама), т. е. мы потратили деньги, которые были нам даны для чего-то другого. В общем, мы были в шоке от того, что она устроила нам грандиознейший скандал (почему — догадались — мы не спросили разрешения!). Зато потом в течение многих лет она часто пользовалась этим двухтомником (он стоял в ее книжном шкафу).

Когда мы переехали в Волгоград, она постоянно заглядывала в газетные киоски, но книжные магазины не посещала никогда. Да, она постоянно перечитывала те книги, которые стояли в ее книжном шкафу (Тургенева, Гончарова, Флобера, Стендаля, Мопассана, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, авторов на английском языке и других) — но круг ее чтения был ограничен книгами в ее книжном шкафу и журналами. И — она никогда не стремилась к новым знаниям (правда, к новым знаниям почти никто не стремится!). Ее это нисколько не смущало. Даже, когда у меня в комнате в течение 15 лет была собрана мной довольно большая библиотека (к началу 90-х — более 2 тысяч книг), она удивлялась, но не без раздражения, а иногда просила что-нибудь почитать (я охотно ей книги давала, но возвращала она мне их с пятнами супа или выпадающими листами со словами, видя мое расстроенное лицо: «Книги и созданы для того, чтобы ими пользоваться». Конечно, мне не раз говорили, что я и сама, подчеркивая слова в книгах, отношусь к ним варварски, тоже их «порчу» — но я вынуждена была это делать (из-за больных почек долго не могла сидеть за столом, ложилась на диван и подчеркивала нужные мысли в книгах фломастером, лежа (особенно это длилось многие годы, когда я работала над диссертацией). А пометки умных людей в их книгах — для меня всегда радость.

В Камышине мы с мамой много и с удовольствием общались, обсуждая прочитанные романы в журналах («Новый мир», «Иностранная литература» — это были журналы для интеллигенции и там действительно печаталась очень серьезная современная литература, — и, конечно, «Литературная газета», такого высокого интеллектуального уровня, как тогда, у этой газеты уже потом не будет никогда, а с 2001 года — это вообще будет отстой (очень поверхностный и абсолютно неинтересный материал! — можно было бы об этом и не писать — но «Литературку» я очень любила — поэтому считаю, что в нулевые у меня это счастье украли!).

Тогда — у нас с мамой не было никаких разногласий, она с наслаждением доминировала, я ею восхищалась, ей это очень нравилось (наши взгляды совпадали!).

А еще мы вместе плавали (она, конечно, отличный пловец, но плавала она вольным стилем на боку, а я почти сразу стала плавать брассом — ее это тоже почему-то напрягало). Правда, после 8 класса я уже любила свои самостоятельные одиночные одинокие заплывы.

Зимой мы в питомнике катались на лыжах. Но как-то почему-то однажды она решила спуститься в овраг (?) и неудачно сломала ногу — как будто можно сломать ногу удачно, а, вообще-то, наверное — можно (3 месяца пролежала в гипсе в больнице). Я уже писала в другом эссе «Наши путешествия на машине», где я, вспоминая Камышин, говорила, что Камышинский питомник — идеальное место для спокойных лыжников (ни крутых высокогорных маршрутов, ни необходимости долго добираться до места, всегда — отличная лыжня, всегда — прекрасный сосновый и еловый лес).

У нас