Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

торговцу. — «Сударь, — ответил торговец, — не растравляйте моего тяжелого горя, не сыпьте соль на мои старые раны, не тревожьте меня и не спрашивайте — горе мое непереносимо». Царь настаивал: «Изложи свою заботу, кто знает, может дело и наладится! Говори же, посмотрим, что у тебя за беда». Владелец лавки рассказал: «Вот этот самый товар, который вам пригляделся, и стал причиной разорения моего дома. У меня был приличный капитал, и я поехал торговать в Лондон. Увидев там суконоткацкие станки, я подумал, что избавлю свою родину от больших затруднений, если завезу такие станки к нам. Я принял много хлопот и потратил все свои средства на то, чтобы наладить здесь сукноткацкое производство. И что же? Кто ни зайдет в лавку, как узнает, что товар наш, русский, непременно найдет какой-нибудь изъян и не берет. А я вложил в него весь мой капитал и половину моей жизни. И вот гибну и ума не приложу, что делать». Царь сказал: «И впрямь дело сложное. Однако не отчаивайся, бог всемогущ в устроении дел человеческих. Покамест дай-ка мне заров десять этого товара».

Хозяин отпустил ему сукно и взял деньги. На следующий день царь поместил в газете такое сообщение за своей монаршей подписью: «В лавке такого-то есть превосходное русское сукно — я сам его брал и пошил из него одежду. Одежда вышла красивая и добротная. А впрочем поступайте, как заблагорассудится, воля ваша!». После такого сообщения надо было поискать, чтобы кто из вельмож, министров и аристократов осмелился шить платье из иностранного сукна! Со всех сторон ринулись к этой лавке и в один момент раскупили все, что в ней было.

А вскоре после этого начали строить фабрики, и со времени того благословенного указа и до наших дней в стране построено уже сорок пять сукноткацких фабрик; они хорошо работают и приносят большую пользу...

Однако мы несколько удалились от темы. По утверждению многих ученых, иранцы не хуже прочих народов наделены умственными способностями, стремлением к прогрессу и чувством нового. Если бы они обладали к тому же образованием и воспитанием, то сослужили бы своей родине немалую службу.

Для подтверждения этой мысли можно привести много явных доказательств, и вот главное: несмотря на полное отсутствие развития науки и техники, изделия иранского ремесла, этот плод ума, наблюдательности и замечательной ловкости рук, возбуждают общее восхищение как среди нас самих, так и заграницей. Если бы эта благородная по происхождению нация украсила себя качествами, которые приобретаются благодаря усвоению наук и достижений современной техники, она была бы сейчас одной из цивилизованнейших наций мира.

То же можно сказать и относительно просвещения. Мы знаем, что целая группа юношей из аристократических семей Ирана уехала учиться в учебные заведения России, Франции и Англии. Несмотря на все трудности, связанные с пребыванием на чужбине, они в усвоении наук отвоевали пальму первенства у тамошних студентов.

Уважаемые читатели, естественно, зададут вопрос: почему же иранцы при всех своих врожденных способностях отстали от прочих? Ответ ясен: потому что нет того, кто взял бы дело воспитания нации в свои руки. Известно, что правительство Ирана вот уже целые века не проявляет никакого внимания к просвещению и образованию.

Чтобы добиться здесь высокого положения, человек должен иметь либо знатное происхождение, либо большой капитал. Если у него нет ни того, ни другого, то будь он хоть самим Асафом[207] в мудрости, никто его не оценит и не оделит вниманием. Есть, правда, еще третий путь для достижения высокого положения, однако я воздержусь от его упоминания.

Если же у человека нет ни знатного происхождения, ни денег, то он вынужден, как прокаженный, сидеть дома в четырех стенах, ему не использовать ни способностей, ни талантов, в самом лучшем случае он будет довольствоваться долей, выпавшей ему от известности и славы его отца.

Какие надежды можно возложить на государство, где шпага главнокомандующего находится у пояса четырнадцатилетнего юнца?! При любых прирожденных способностях, прежде чем удостоиться звания военного министра, ему следовало бы пройти сорокалетний путь, исполненный трудными маршами и переходами. Сначала ему надо пройти курс в военном училище и получить там свидетельство об отличном окончании, затем, заслужив воинский чин, постепенно продвигаться в звании, при условии исправной службы, от бригадного генерала к дивизионному генералу, затем к командиру корпуса. А уж тогда, коли он заслугами пред нацией и государством, храбростью и знанием дела завоюет добрую славу, он может удостоиться и самого высокого звания, получив его действительно заслуженно.

Вот если бы все делалось так, то люди для достижения высоких государственных должностей обязательно обращались бы к знаниям и образованию. Тогда все дела вершились бы по правилам и законам, страна бы обрела силу и заняла достойное положение, народ жил бы в почете и с чувством достоинства. От нынешнего позора и разрухи не осталось бы и следа.

Если отнять от нынешнего военного министра его шпагу и военный мундир, то при нем не останется никакого достоинства и никаких прирожденных талантов, кроме одного: поглощать жалованье подчиненных, уменьшать количество отрядов да урезывать траты на обмундирование, провиант и боеприпасы ради своего кармана. Все, что он имеет, — пустая игра случая. Благодаря одному приказу он все приобрел, благодаря одному приказу он все может потерять.

История являет нам немало примеров, когда люди совершенно незаслуженно возносились очень высоко. Судьба семьи бармакидов[208] У всех нас стоит перед глазами. Джафар Бармаки в счастливые свои дни получил из государственной казны около трех миллионов золотом, но случилось так, что временщик лишил его своей благосклонности. Он отнял у него все: от медной полушки до последней циновки — и пустил на ветер весь урожай богатства Джафара и его близких, и потомки его остались сирыми бродягами. И одарение, и наказание здесь были чрезмерными, выходящими за рамки всякой законности.

И вот что удивительно: ныне в Иране, если хотят похвалить какого-нибудь министра, то говорят, что он в щедрости подобен Хатаму.[209] Если хотят, напротив, упрекнуть министра, то замечают, что человек-то он хороший, да немного скуповат. Увы, сто раз увы! Умеренность пятнает в их глазах высокое звание государственного человека. Теперь, видно, главным достоинством считается умение силой и неправдой грабить одних, чтобы с лестью и подлостью ублажать других. Выходит, весь грех бережливого министра в том, что он ни силой не отбирает, ни безрассудно не расточает.

О положении купцов, ремесленников и крестьян