Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1 - Георг Борн

Пикадоры ускакали с арены, оставя одного разъяренного быка, дико метавшегося по всему обширному Пространству.

Их сменили с чрезвычайной быстротой восемь бандерильеро, самонадеянно улыбающихся и приветствуемых народом громкими восклицаниями. Для них борьба с разъяренным животным была еще опаснее, так как они не имели ни лошадей, ни оружия.

Атлетическая фигура любимца публики Кухареса скоро выдвинулась на первый план. Он всегда с ужасающей смелостью бросал быку самое большее число бандерильо на шею. Его товарищи разделились попарно, так что бык, бешено мычавший, вдруг увидел себя окруженным с четырех сторон своими новыми врагами. Его глаза сверкали от злости. Он ринулся на своих жертв, но бандерильеро не дожидались его нападения. Двое из них подошли к раздраженному животному и бросили свои дротики на его широкую шею — крючки вонзились в его мясо. Чудовище почувствовало боль, но не знало еще, откуда она происходила.

С удивительной резвостью бросилось оно на ближайших своих врагов, напавших на него, и на следующих двух бандерильеро, кидавших ему свои дротики на шею.

Бык дрожал всем телом, бил ногами о землю и в отчаянии гнался то за одним, то за другим противником. Бандерильеро были, однако, ловчее и увертливее, чем неуклюжее, толстое животное.

Публика не сводила глаз с потрясающей сцены. С напряженным вниманием следили бесчисленные зрители обширного амфитеатра за движением обеих сторон, борющихся внизу, — это была отчаянная борьба на жизнь и смерть, потому что, если бы бык схватил одного из своих преследователей, погибель его была бы неминуема.

Мертвая тишина царствовала в огромном колизее — вдруг раздался чей-то пронзительный, раздирающий крик.

Что случилось? Откуда послышался этот крик? Не вырвался ли он из груди Кухареса, который в эту минуту, подпуская быка к себе, находился в страшной опасности?

Крик послышался в одной из лож. Бледная, одетая в черное платье донна испустила его, когда взглянула случайно на ложу королевы.

Безумно смелый Кухарес только что воткнул быку в шею дротик, на конце которого была привязана горючая змейка. Искры кололи, жгли животное и привели его в ожесточенную, слепую ярость. Со смехом дразнили его ловкие бандерильеро, приманивая то туда, то сюда; рога его, опущенные вниз, над которыми развевались красные флаги, почти касались курток смельчаков, игравших со смертью.

Восторженные крики одобрения были наградой за страшную погоню. Но взоры королевы не следили более за опасным зрелищем. Изабелла давно уже смотрела только на незнакомую донну в черном платье, которая появилась в боковой ложе, и на ее спутника. Изабелла заметила, что прекрасная бледная незнакомка испустила крик, когда взглянула на королевскую ложу, и ее мучило любопытство узнать, кто была печальная донна, украшенная такими дорогими бриллиантами.

— Господин герцог, — обратилась она к Серрано, который все время внимательно следил за зрелищем и не замечал восторженных криков и движений толпы, — господин герцог, не знаете ли вы, кто такая эта прекрасная донна напротив нас, вся в черном, рядом с доном, который, очевидно, принадлежит к высшей аристократии. Неужели вы ее не замечаете? Она дивной красоты и теперь смотрит сюда на нас.

Герцог де ла Торре окинул взором все ложи, чтобы удовлетворить любопытство королевы.

Вдруг его взгляд упал на бледную донну в черном платье, призывавшую его к себе глазами. Серрано вздрогнул.

— Энрика! — прошептал он.

Это слово он сказал вполголоса, невольно, но удивленная королева расслышала его.

— Как, господин герцог, вы знаете эту донну?

Серрано чувствовал, что он готов был упасть. Он ухватился за спинку стула, которая отделяла его от королевы, наблюдавшей за ним нетерпеливым, блестящим взором.

— Вы бледнеете? Что могло так сильно потрясти вас? Вы знаете эту донну, а я горю нетерпением услыхать, кто она?

— Да, действительно, я знал эту донну, — сказал Серрано, не находивший слов от сильного волнения, — в прежнее время.

— Однако, несмотря на прежнее время, эта донна, кажется, чрезвычайно взволновала вас. Вы дрожите, да и незнакомка, которую вы назвали Энрикой, не совсем спокойна. Посмотрите, с какой тревогой и мольбой она взглянула сюда.

Королева говорила шепотом, чтобы никто из присутствующих не расслышал. Оркестр возвестил вступление матадоров, после того как бандерильеро оставили быка одного, метавшегося в бешенстве во все стороны по арене.

Дверь отворилась. Пухета, любимец народа, появился при громе неумолкаемых, восторженных криков. Он был величествен, когда гордо поклонившись, держал в правой руке сверкающий меч, а в левой красный плащ. Твердым шагом приблизился он на середину арены и не удостоил взглядом разъяренного быка. Это хладнокровие на виду самой смертельной, страшной опасности, это спокойствие на обагренной кровью почве арены, где метался взад и вперед раздраженный до неистовства бык, производило сильное впечатление на испанцев. Крики «виват!» не умолкали. Матадор наслаждался безграничной любовью народа, с улыбкой кланяясь во все стороны обширного амфитеатра.

Королева все еще не спускала глаз с той ложи, где Энрика сидела подле Аццо.

Наконец-то Энрика, находившаяся почти в плену у сына цыганского князя, нашла своего Франциско, которого искала с такой смертельной тревогой. Он стоял напротив, в ложе королевы. Изабелла говорила с ним о ней, но Энрика этого не заметила. У нее была только одна мысль, одно желание: встретить своего друга, увидеться с ним опять.

Франциско, по всей вероятности, также узнал ее, поэтому она послушалась совета Аццо обождать, чтобы он пришел к ней по окончании боя быков.

Герцог Рианцарес, усердный поклонник боя быков, спустился в конюшни арены, чтобы побеседовать с пикадорами и посмотреть их превосходных лошадей.

Серрано все еще стоял за креслом королевы, которую сильно мучило нетерпение узнать, кто была незнакомка и какое отношение имела она к ее горячо любимому другу. Она хотела это знать во что бы то ни стало.

Франциско Серрано смотрел в ложу Энрики и встретил ее прелестный взгляд, полный неодолимого стремления к нему, безмолвно приветствовавший его. Он снова увидел ее прекрасные, когда-то обожаемые черты, на которых ясно была написана ее беспредельная любовь к нему. Франциско почувствовал тяжкий упрек своей совести: он должен был увидать Энрику и своего ребенка, даже если бы это стоило ему жизни.

Но Изабелла и ее любовь к нему?

Герцог де ла Торре в первый раз почувствовал нравственную тяжесть, которую наложило на него его величие. Герцог де ла Торре, стоявший, благодаря милостям королевы, выше всех своих современников, почувствовал, как он был беден, несмотря на весь свой блеск, потому что должен был затаить самые задушевные чувства своего сердца и изменить Энрике, чтобы не навлечь на себя гнева королевы.