Вечность - Мэгги Стивотер

Коул ответил не сразу.

— Вот и славненько. Давай дуй скорее наверх. И запомни: если тебя укусят, это была твоя идея.

— Мне спрашивать или лучше не стоит?

— Наверное, я был не прав, когда взял дозировку в расчете на собаку. Не стоит верить всему, что пишут в Интернете. Видимо, волкам нужно больше, чем истеричным немецким овчаркам.

— Господи, — вздохнул я. — Значит, Бек на свободе? Бегает неизвестно где в доме?

В голосе Коула внезапно зазвучали резковатые нотки.

— Я хотел бы напомнить, что и так уже совершил невозможное. Выловил его в лесу. Теперь ты, так и быть, можешь вытащить его из своей комнаты.

Мы поспешили к двери. Солнце, бьющее в окна, превращало их в зеркала. Когда-то давным-давно это было время ужина. Меня ждали разогретая в микроволновке еда, невыполненное домашнее задание по алгебре, гремящий из динамиков рок и Ульрик, изображающий из себя барабанщика. Бек встречал меня словами: «Кто-то говорил, что у европейцев отличный вкус. Этот кто-то крупно ошибался». В доме тогда яблоку негде было упасть. Я приходил и скрывался от этого кавардака у себя в комнате.

Теперь мне всего этого не хватало.

Бек. Там Бек.

— Ты что, даже в дом еще не зашел? — прошипел Коул. — Елки-палки, где ты там застрял?

Входная дверь оказалась заперта.

— На, поговори с Грейс, — сказал я.

— Мамочка не скажет мне ничего такого, чего не сказал бы папочка, — фыркнул Коул, но я все равно сунул ей трубку.

— Поговори с ним пока. Мне нужно найти ключи.

Я порылся в кармане и отпер входную дверь.

— Привет, — сказала Грейс — Мы уже заходим.

Она нажала кнопку отбоя.

Я распахнул дверь и поморгал, привыкая к полумраку. Первое, что бросилось мне в глаза, были красные полосы света, которыми бьющее в окно солнце расчерчивало комнату. Ни Коула, ни волка видно не было. Значит, несмотря на саркастический ответ Коула, они оба были внизу.

Зазвонил телефон.

— Ух ты! — воскликнула Грейс, передавая мне трубку.

Я поднес ее к уху.

— В подвал, — сказал Коул. — Ориентируйся на запах жареного мяса.

Дверь в подвал была открыта; оттуда пыхало жаром. Даже с лестницы я чуял волчий запах: натянутых нервов, влажной лесной земли, свежей весенней зелени. Я двинулся по ступеням в тускло освещенное чрево подвала, чувствуя, как от волнения начинает сосать под ложечкой. У подножия лестницы, скрестив на груди руки, стоял Коул. За то время, пока я спускался, он успел похрустеть всеми по очереди пальцами на правой руке и приняться за левую. За спиной у него я заметил радиаторы, источник удушливого жара.

— Ну наконец-то, — приветствовал меня Коул. Еще пятнадцать минут назад он был куда спокойнее. — Что так долго-то? Вы, может, в Канаду катались? Или вам пришлось перед отъездом сконструировать вечный двигатель внутреннего сгорания?

— Там только в одну сторону часа два дороги.

Я взглянул на волка. Он лежал в неестественно изогнутой позе, которую по доброй воле ни за что не приняло бы ни одно животное в полном сознании. Задняя половина на боку, передняя — на брюхе. Голова моталась из стороны в сторону, глаза были полузакрыты, уши повисли тряпочками. Волчье сердце колотилось, как у мотылька, летящего в огонь.

— Могли бы ехать и побыстрее, — пожал плечами Коул. — Полицейским ничего не бывает за превышение скорости.

— Зачем тут радиаторы? — спросил я. — Они не превратят его в человека.

— Если все получится, это поможет ему удержать человеческое обличье чуть подольше, — пояснил Коул. — При условии, конечно, что нас всех не разорвут прежде в клочья, а это вполне возможно, если мы еще немного потянем время.

— Ч-ш-ш, — шикнула Грейс. — Ну, Сэм, да или нет?

Она смотрела на меня, а не на Коула. Решение было за мной.

Я присел перед волком на корточки, и мое появление произвело на него неожиданное воздействие. Волчьи уши дрогнули, глаза сфокусировались на мне. Глаза Бека. Бек. У меня защемило сердце. Я ждал чего-то, что сказало бы мне: он узнал меня, — но так и не дождался. Его взгляд потух, лапы бестолково задергались, пытаясь поднять одурманенное тело.

Внезапно мысль о том, чтобы всадить в него шприц, полный эпинефрина и еще бог знает чего, показалась мне нелепой. Этот волк был волком настолько прочно, что нечего было и думать вытащить из него Бека. Это были лишь глаза Бека, но самого Бека за ними не было. В голове, точно спасательный круг, крутились стихи — отвлечься, заслониться.

Пустым домам не нужно окон,Никто в них больше не заглянет.И вообще, к чему им окна,Никто не выглянет оттуда.

Мысль о том, чтобы увидеть его снова, просто увидеть его — человеком, — оказалась неожиданно завораживающей. До сих пор я и не подозревал, как сильно мне этого хотелось. Насколько мне это было нужно.

Коул присел рядом с нами со шприцем в руке.

— Сэм?

Однако смотрел он на Грейс, а она — на меня. В моем сознании вновь промелькнул тот миг, когда волк посмотрел мне в глаза. Его взгляд, в котором не было ни тени осмысленности, ни проблеска понимания. Мы не представляли, с чем имеем дело. Не представляли, какое воздействие окажет на него препарат. Коул ведь уже промахнулся с дозировкой бенадрила. А вдруг этот укол убьет Бека? Как мне потом с этим жить? Я знал, какое решение принял бы — да что там, уже принял — в подобной ситуации сам. При выборе между смертью и шансом стать человеком я выбрал пойти на риск. Но у меня был этот выбор. Я мог согласиться или отказаться.

— Подожди, — сказал я.

Волк попытался подняться на непослушные лапы, верхняя губа его угрожающе приподнялась, обнажая зубы.

С другой стороны, ведь это было: я, распластанный на снегу, моя жизнь, которой меня, не спросясь, лишили, хлопок дверцы машины, Бек, строящий планы на мое обращение. Тогда мне никто не дал выбора, мне просто навязали все это в один далеко не прекрасный день, который мог быть совершенно ничем не примечательным днем моей жизни в череде других точно таких же. Он принял это решение за меня. Так что все по справедливости. Я не имел права голоса тогда. Он не имел этого теперь.

Мне очень хотелось, чтобы все получилось. Пусть он станет человеком, тогда я смогу потребовать у него ответы на все вопросы, которых так ему и не задал. Если вернуть ему человеческий облик, он в последний раз сможет взглянуть мне в глаза и сказать, почему из всех людей на земле он поступил так именно со мной, почему со мной, зачем ему вообще понадобилось это делать, зачем? И в то же время, как ни немыслимо это звучало, мне очень хотелось увидеть его снова, чтобы сказать, как сильно мне его не хватает.